СУДЬБА ХАРБИНЦА

Харбин. Вид на реку Сунгари от Китайской улицы. Открытка 1910-х годов

Харбин — у этого города на реке Сунгари, притоке Амура, в китайской провинции Хэйлунцзян есть и неофициальные названия: «восточная Москва» и «город льда» (с некоторых пор там проводится зимний фестиваль ледяных скульптур). Филологи спорят о происхождении самого топонима: то ли от маньчжурского «переправа через реку», то ли от маньчжурского же «место сушки рыбацких сетей». Земли нынешнего городского округа, расположившегося между восточной окраиной равнины Сунляо и отрогами Малого Хингана, — житница Китая, к тому же богатая природными ископаемыми. Сам Харбин ныне представляет собой развитый экономический город-десятимиллионник (считая население округа), важный транспортный узел, туристический и культурный центр Северо-Восточного Китая.
Основанный русскими поселенцами в 1898 году как посад и станция Трансманьчжурской магистрали на строившейся тогда стратегически важной для России и региона в целом Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД), город в своей ранней истории пережил все лихолетья «века войн и революций». Выдержал осаду в период «боксёрского восстания» в Китае (1900); стал штаб-квартирой Заамурского пограничного округа Отдельного корпуса пограничной стражи Министерства финансов (1901); имел две администрации и полиции — китайскую и российскую; пережил эпидемию чумы (1911–1912); после Октябрьской революции стал центром притяжения белогвардейских сил и русских эмигрантов; пережил ликвидацию китайскими властями экстерриториальных прав подданных бывшей Российской империи на территории Китая (1920); преобразование полосы отчуждения КВЖД в Особый район восточных провинций и образование отдельной административной единицы — «Особый город Харбин» (1926).

В 1932 году Харбин вошёл в состав марионеточного государства Маньчжоу-го в результате японской оккупации. Отток оставшихся в городе русских резко увеличился после продажи СССР в 1935 году своей доли собственности КВЖД Маньчжоу-го. Был занят советским воздушным десантом и моряками в августе 1945 года в ходе Советско-японской войны и перешёл под контроль советской военной администрации, а после вывода советских войск с территории Маньчжурии (1946) перешёл под управление народно-демократической администрации, став крупнейшим городом под контролем Коммунистической партии Китая и центром Маньчжурской революционной базы, столь важной для дальнейшей победы коммунистов в Гражданской войне 1946 – 1949 годов. В дальнейшем, вплоть до настоящего времени, Харбин как крупный административный, производственный, научный и логистический центр стал важным перевалочным пунктом в торговле с Россией, переживая в последние десятилетия бурный экономический рост.

Память о «восточной Москве» хранят многие мемуары россиян, прошедших через Харбин и оставивших там заметное и до сих пор русское наследие. Предлагаем вниманию читателей публикуемые впервые выдержки из воспоминаний Бориса Георгиевича Николаева (1923–1993), простого русского жителя Харбина, пережившего драмы исторической судьбы этого «особого города» на границе двух миров. Записанные в 1990 году воспоминания зачастую отрывочны и непоследовательны, но убедительно передают атмосферу эпохи. Наиболее интересны и подробны зарисовки картин повседневной жизни руского человека в Маньчжурии. Упоминания об учёбе в японской разведшколе и о быстром переходе автора на советскую сторону даются кратко и пунктирно.

                                                                                               Предисловие и комментарии:
                                                                           Татьяна Киреева, Татьяна Филиппова;

Документ из семейного архива предоставлен родственниками Б.Г. Николаева. Публикуется с сохранением особенностей языка автора.

...Мой дед (по матери) герой Порт-Артура Сергей Сысоев — Георгиевский кавалер, русский, а бабушка Татьяна — киевлянка. Мать моя, Екатерина Павловна Шенковенко, тоже родилась в Киеве. Дед по окончании войны завербовался на КВЖД. Вот так моя мать попала в Маньчжурию годовалым ребёнком. Дед работал на КВЖД простым рабочим.

***

…Начинаю описание с 30-го года. В ту пору в Китае невероятно было развито ростовщичество. Процентов от 3 до 10 в месяц. Родители заняли денег и купили корову. Назвали Белкой. В 1931 году отец устроился на КВЖД путевым обходчиком на 52-й разъезд. Остались мы с матерью вдвоём. Мать брала в стирку бельё у кавэжэдэшников. Стирала день и ночь, я разносил бельё и молоко.
Ой, напутал, отец на КВЖД устроился при японцах, т. е. в 32-м году, а до этого перебивался случайными заработками. Это было страшное время. Мать могла дать мне лишь стакан молока в день. В 1932 году Аньду заняли японцы, а также оккупировали всю Маньчжурию и СССР был вынужден продать КВЖД японцам. Началась репатриация русских (советских). Отец сначала уехал один на разъезд, а мы с мамой остались в Аньде. Потом перебрались к отцу. Поражаюсь работоспособности родителей. Как они выкручивались — ума не приложу. А мне в 7 лет пришлось пасти табун в 17 голов. Босиком...
В это время к нам с запада приехал дед. Он всё свободное время уделял мне. Учил стрелять, ездить на коне, ставить капкан, рубить топором и клинком. Одним словом, готовил меня к трудной жизни воина и таёжника, хотя жили мы в степи. На разъезде лишь один я был русский мальчишка — остальные китайчата. Вот причина хорошего знания китайского языка. Летом заниматься было некогда, а зимой моя обязанность была топить печь. Топили объедками. И в эти часы отец занимался со мной. Ни тетрадки, ни учебников. Всё в уме, а в дальнейшем все поражались моим способностям. Когда приехал в Харбин поступать в гимназию, нужно было сдавать экстерном по всем программам за 1-й класс гимназии.

Ученики и учителя русской школы на станции Аньда. Маньчжурия. 1937 год

...Дед уехал в тайгу. Кругом бродили банды. Так случилось, что мальчонкой мне пришлось принять участие в первом бою и из настоящего оружия стрелять в настоящих людей. Бой был ночной. Налет банды был отбит, а через несколько дней к нам опять приехал главарь одной из банд по кличке Белая Лошадь. Мать месила тесто. Положил он маузер на стол и командует: «Жарь лепёшки!» Мать в слезах, дрожит, а я потихоньку зашёл домой, взял двустволку, зарядил, взвёл курок — и на летнюю кухню. Видит бандит: дело серьёзное… Ушёл. Так у меня появилось личное оружие, добытое в бою, а родители и соседи (русских было 3 семьи) стали относиться ко мне по-иному.
…Потом мы переехали в Аньду, было у нас дойных голов 30. Здесь разбогатели, наняли мне репетитора — Анну Петровну Шелудько. Милый, доброй души человек. Высокообразованная, интеллигентная. Она привела в порядок мои начальные знания, и за летние каникулы я прошёл курс первого класса гимназии.
В гимназию поступил успешно, а жил в «русском доме». Это был приют для сирот-мальчиков. Создали и держали его, причем на самоокупаемости, Подольские Константин Иванович и Софья Ивановна. Он был моряк. Поэтому и форма, и дисциплина, и уклад жизни, всё было как на боевом корабле. Не сирота был лишь я, да ещё и родители были зажиточными. Достаточно вспомнить, что тогда в честь поступления в гимназию мне подарили велосипед, и притом английский, что по нынешним деньгам можно сравнить с легковушкой. Ведь мои родители были самыми богатыми из скотоводов. В 1938 году у нас было уже более ста дойных. …Знаю, что отец очень тосковал по Родине и всегда мечтал о возвращении, но становилось всё яснее, что этот день если и наступит, то нескоро. Дед ненавидел японцев и назвал только макаками, а отец и мысли не допускал о союзе с ними.

***

…Следует осветить ещё один момент. На северной окраине Аньды был построен военный отряд. Что это был за отряд, я узнал намного позже, а пока два года подряд болел скот. Сначала чума, потом сибирская язва. Болезни выкосили полтабуна. Скот лечили японские врачи, а за павших получали страховку. Отец подозревал, что японцы разрабатывают бактериологическое оружие против России, но о таких вещах говорили лишь в очень узком кругу.

Японская оккупация Маньчжурии. Солдаты японской армии направляются в Харбин. 1932 год

***

…А потом случилась страшная беда, и вся моя жизнь перевернулась кверху дном, и пошло всё кувырком. Мне сообщили, что мать лежит больная в Голубовской больнице. Больница лучшая в Маньчжурии, но было поздно. У неё был заворот кишок. К врачам обратилась поздно. 5 декабря 1939 года, в день своего рождения, она скончалась. Отец запил без просвета, а я поехал в Харбин кончать гимназию. Мать мечтала видеть меня грамотным и, видно, чуя близкую смерть, заставляла меня завершать в год по два класса.
…Началась охота за богатым вдовцом. И на 42-й день после смерти матери отец венчался. Меня он ни о чём не спросил, а я счёл его женитьбу оскорблением памяти матери. ...Свадьба была невесёлой. А на следующий день мачеха заявила, что во всём безвкусица, и стала снимать материны рукоделия, а я при отце схватил её за руку и закричал: «Не трогай мамино! Наживёте своё!» Она обозвала меня зверёнышем. Началась семейная война, и мачеха сумела нас стравить… …От отца убежал, зарылся в полынь и дал волю сиротским слезам, но это было лишь начало моих страданий. Я стал бродягой, бездомным.
…Пришлось поработать на всякой работе, а самое лучшее было пасти коров. Осенью получил телеграмму: «Отец тяжело болеет. Выезжай». В тот же день получил расчёт и поехал в Аньду. На извозчике подъехал к дому, а Глобородько говорит: «Отец в Харбине в Голубовской больнице». Помчался туда. На отца было страшно смотреть. Он выстрелил себе в горло. Зарядом оторвало левую сторону челюсти и выбило левый глаз, лопнул череп. В ту же ночь он скончался, так и не сказав ни слова. Похоронил я его рядом с матерью, как положено по христианскому обычаю. А мачеху выкурил в два счёта. Наследство поделили, согласно законам, пополам. Мне досталось: дом, 37 дойных коров, молодняк, лошадь, сепаратор и пр. мелочь.
Похозяйствовал я недолго, так как мне назначили опекуна Алексеева — человека, ничего не смыслящего в хозяйстве, и он переделывал всё, что сделаю я. В конечном итоге всё продали, а деньги положили в банк, их я мог получить лишь в 45-м году. Там совершеннолетие в 20 лет, а я по документам родился в 25-м. На самом деле мне года убавили, когда Николаев меня усыновил.
Тут я поступил в ЖД техникум. Потом я уволился и поехал к тёткам.

***

...В 1942 году, когда шли бои под Сталинградом, Союзом казаков была организована джигитовка. Я её участник. По замыслу наших генералов джигитовка должна была в какой-то мере остудить пыл японцев. В Харбине меня разыскал есаул Лапаев, друг отца и станичник. Пригласил заезжать к себе.

Джигитовка забайкальских казаков в Драгоценке. 1942 год

В зиму с 42-го на 43-й год устроился на вывозку шпал. …Затем приехал в Сарту (городок в 30 км от Аньды) и устроился сыроваром, маслоделом и бухгалтером. Вскоре предприятие закрылось, и я опять пошёл скитаться. Опять оказался в Харбине, а работу за границей найти трудно. Уже зимой зашёл в ресторанчик «Коы-ко-тэй» на Китайской улице. Очень скромно заказал поесть, а за соседним столом сидела компания русских ребят, и среди них японец. Вкусные блюда, вино, пиво. Японец вежливо пригласил за их стол. Стал он расспрашивать про житьё-бытьё, а когда узнал, что ищу работу, то предложил поступить в местную охрану. Оклад 100 иен, на всё готовое. 50 — аванс в обмен на паспорт. Отдал я паспорт, получил деньги, а на другой день выехал из Харбина. По звездам определил: едем на север. На севере тоже есть тайга. Большинство пассажиров были китайцы. Между собой мы говорили по-русски, по-китайски говорил лишь я.
До этого я пытался убежать на Родину, но нас накрыли. Женьку убили, но я сумел удрать. Теперь же моя мечта могла осуществиться. По приезде в Сахалян (на Амуре против Благовещенска) нас одели в военную форму, но без погон, и объявили, что мы в центре по борьбе с коммунизмом. Взяли подписку о честной службе и неразглашении тайн. Сводили в камеру пыток и показали, что ждёт изменников.
Началась подготовка. По окончании учёбы, это уже летом, меня отправили в турне. Забрал нас Накасима, звание его лейтенант, а начальником был полковник Танакэ, по-русски говорил без акцента (потом обоим дали вышку). С Сенькой ничего согласовано не было, и я успел лишь оставить на контрольке записку и колоду карт. Писал, что в следующий раз дальше тропы не пойду. Для связи пароль – три карты сверху вниз, а ответ — три снизу вверх.

***

Съездили в Харбин. Погуляли, и за это время я Сеньку сагитировал. Ровно в день моего рождения, 17 мая 1945 года, нас опять забросили. Оружие дали в лодке разряженное. Зарядить на середине Амура. Живыми не сдаваться. Перевозил Мишка Павлев. Предложил ему уйти с нами. Он отказался. Решили разойтись без крови. Контрольный выстрел пару раз и буквально через несколько минут пограничники. Представились. Попросил лейтенанта имитировать бой. Разыграли как надо. Мишка болтнул в Аньде, что я убит. Так вот и живу покойником… Нас увезли в Хабаровск. Там разделили, и больше я о Сеньке ничего не знаю. Около месяца просидел под следствием. Потом мне предложили работать в КГБ (тогда НКГБ)⁵. После соответствующего оформления документов меня выпустили. О моих успехах в японской разведшколе наши уже знали и мне с юмором сказали, что учёного учить — только портить. Прошёл вводный инструктаж и покочевал в Благовещенск. Радости моей не было предела. Но вот кончилась война, и я опять с эмигрантскими документами поехал в Харбин. У меня был с собой джутовый мешок денег и оружие. Всё остальное в голове. От Сахалина мы ехали две недели...

***

…[На станцию близ Харбина] приехал наряд, велели перейти в одну сторону и стали проверять документы. Я успел шепнуть старшине номер полевой почты и, если меня задержат, сообщить об этом. Меня забрали вместе с мешком денег и начали метать из одной комендатуры в другую. На допросах всегда и везде отвечал одно: «Номер полевой почты запросите». В конечном итоге привезли в Харбин. Здесь в невероятных условиях просидел более месяца. Потом выпустили грязного, вшивого. Вернули пистолет и документы, а все деньги испарились... Вышел без гроша.
…Утром отправился к Волкову, а там застал опекуна. Смотрю: живой, и мы сидим, решаем, куда деньги девать. Пошли в банк, получил наследство, а деньги-то уже обесценились. И всего мне хватило чуток приодеться и помянуть родителей.

Преподаватель русского языка Б.Г. Николаев и его ученики — студенты Харбинского техникума.
1950–1952 годы

На другой день двинулся в Аньду. Устроился статистом в депо. Потом меня перевели в бухгалтерию. С такими знаниями в то время было не так уж много людей, и вскоре я работал главным бухгалтером. На 1200 человек и 47 паровозов штат – 3 человека. Пыхтели, болели, но справлялись без компьютеров. У китайцев в ту пору по причине безграмотности роспись не признавалась. У каждого своя печатка или большой палец правой руки...

***

…В 1954-м было провозглашено, что китайцам самим тесно в Китае, а в СССР территория большая и населения мало. И с большими пособиями перевозили советских граждан на Родину. Но ехали уже не в классных вагонах, а в товарняке. В Омске нас распределили кого куда. Нам выпала Семёновская МТС Павлоградского района. Поселили в палатке...
Возвращение на Родину мы пережили, как тепличная рассада, пересаженная в грунт.

Фотографии и открытки из семейного архива семьи Б.Г. Николаева.