«У большинства русских чувство национальной гордости заменяет патриотизм»

Недовольство установившейся на Востоке России недемократической властью и лично адмиралом Колчаком, наличие под командованием только Чехословацкого корпуса и других незначительных формирований из пленных иностранцев сделали Жанена довольно условным союзником белых. В полной мере это проявилось во время Сибирского «Ледяного» похода, когда его неспособность и нежелание повлиять на ситуацию привели к выдаче Верховного правителя России адмирала А.В. Колчака в Иркутске сначала представителям эсеровского Политического центра, а затем — большевистскому военно-революционному комитету..
Жанена традиционно принято считать главным виновником гибели Колчака. Во многих воспоминаниях участников событий он называется предателем¹ или даже «злым гением Белого движения»². После отставки в 1924 году существенную часть оставшейся жизни французский генерал посвятил написанию воспоминаний. В них он старался оправдаться за события, развернувшиеся в России на рубеже 1919–1920 годов.

Хотя встреча в белом Омске и не была столь тёплой, как во Владивостоке, тем не менее с прибытием генерала Жанена и общественно-политические, и военные круги связывали немалые надежды на успех в войне с советской властью. Советник Министерства иностранных дел Российского правительства во Владивостоке В.Э. Грэвс 25 ноября 1918 года во время телеграфных переговоров с управляющим Ю.В. Ключниковым сообщал: «Роль и влияние ген[ерала] Жанена явствует из того, что он приложил все усилия [, чтобы] смягчить непримиримое отношение чехов к новой власти, и достиг успеха. Свою роль он официально ограничивает командованием чехами, но в действительности с ним можно и нужно говорить обо всём, в чём требуется участие Франции. Он влиятелен, и думаю, что с ним надо считаться, во всяком случае не меньше, чем с
[Э.] Реньо...»³

Значимость полномочий, данных Жанену, подчёркивали и французские дипломатические представители, уже находившиеся в Сибири. «Когда Жанен прибыл в Россию, — вспоминал Г.К. Гинс, — граф [Д.] де Мартель, заместитель высокого комиссара Реньо, объяснил задачу генерала Жанена в самых широких масштабах. “Ему поручено, — сказал граф, — организовать русскую армию. Франция, как и все союзники, решила открыть генералу Жанену для создания армии в России большой кредит”»⁴.
Публикуемый документ — рапорт, написанный генералом Жаненом в январе 1919 года, в котором он обобщал информацию для председателя Правительства Франции и военного министра Ж. Клемансо по итогам состоявшихся у него в декабре переговоров с Верховным правителем России адмиралом А.В. Колчаком, а также поездки на фронт, во время которой он как ознакомился с общим положением дел, так и наглядно увидел состояние войск Чехословацкого корпуса и немногочисленного французского контингента в Сибири, оказавшегося непригодным к ведению каких-либо активных военных действий. В документе Жанен довольно подробно, не без сарказма описал ход своих переговоров с Колчаком, не скрывая своих негативных оценок сложившегося в Омске положения дел и состояния государственного и военного аппарата русской контрреволюции. Рапорт показывает оценку им положения, сложившегося в столице белой Сибири и на Восточном фронте Гражданской войны, определившую его позицию на новом этапе переговоров с Колчаком и подписания соглашения о распределении полномочий между русской властью и представителями Антанты. Соглашение, определяющее конфигурацию командования Восточным фронтом Белого движения, было подписано Верховным правителем А.В. Колчаком, главнокомандующим союзными войсками в Сибири и на Дальнем Востоке М. Жаненом и главой Британской военной миссии на Востоке России А. Ноксом 16 января 1919 года⁵.
Оригинал документа на французском языке хранится в Архиве Министерства обороны Франции (Service historique de la Defense Château de Vincennes) и публикуется впервые. Рапорт представляет собой машинопись на семи листах, с сопроводительным листом об адресатах, времени отправки и получения.

Перевод текста выполнен М.Ю. Кожевниковой.

Рапорт № 2 главы Французской военной миссии в Сибири генерала М. Жанена председателю Правительства Франции и военному министру Ж. Клемансо⁶

Французская военная миссия в Сибири
№ …
3-е бюро А⁷
10 декабря 1918 г.⁸
Рапорт № 2

Я уехал из Владивостока в Омск 29 ноября. Необходимость столь долгого пребывания была вызвана, с одной стороны, многочисленными встречами с русскими и чешскими представителями руководства, а также с руководством союзников. Безусловно, меня задержали ещё и те события, о которых я сообщал в телеграммах №№ 160–165 и моём отчёте № 5: государственный переворот, совершённый адмиралом [А.В.] Колчаком, вызвал резкую враждебность атамана [Г.М.] Семёнова, что вскоре откровенно и резко проявилось. Переворот также вызвал волнения на фронте, в особенности в войсках чехов, и генерал [М.Р.] Штефаник, который срочно отправился на фронт, в дороге держал связь с передовой через меня, он попросил отсрочить мой отъезд до того момента, когда у него самого больше не будет проблем со связью. Я похвалил себя за то, что дал ему согласие: информацию о происходящем я получал напрямую и очень быстро и своим вмешательством добился того, что чехи не нарушили порядка. Задержка также дала мне возможность обсудить с генералом Ноксом и представителями адмирала вопрос о верховном командовании.
Путешествие на запад было крайне медленным: в некоторых местах пути были в плохом состоянии; случилось нескольких аварий (паровоз сошёл с рельсов и т. д.); сильные морозы по временам не давали возможности машинистам вести паровоз.

Разрушения на станции Байкал Кругобайкальской железной дороги после взрыва боеприпасов. Иркутская губерния. 1918 год

По пути мы иногда стояли по несколько часов, а иной раз и целый день — так было в Харбине, Чите, Иркутске. В Харбине я встретился с генералом [М.М.] Плешковым, командующим округа и одновременно главой местного польского комитета. Я нанёс также визит вежливости китайским гражданским и военным властям.
В Чите я встречался с атаманом Семёновым и генералом [Д.] Оба. О встречах с двумя этими людьми я сообщал в телеграммах от 8 декабря, которые должны были быть переданы вам базой во Владивостоке, а также в отчёте № 3.
В Иркутске я принимал господина [П.] Пеллио, французского консула, встречался с представителями русских и чешских местных властей. В этом городе, равно как и в других городах, я отметил большую разницу в выправке и манере держаться чехов и молодой русской армии, все преимущества за чехами.
Моя встреча в Иркутске с генералами [В.И.] Волковым и [И.Н.] Красильниковым касалась инцидента Колчак — Семёнов. Я приехал в Красноярск 1 декабря, стоял там примерно два часа, обсудил с местными властями сложности настоящего момента: неспокойное моральное состояние, подспудную враждебность населения. Такая же остановка была в Новониколаевске. В Омск я приехал 13 декабря без дальнейших помех.

Омск

Мне не случилось сразу же встретиться с адмиралом Колчаком, так как он был серьёзно болен, грипп дал осложнение на лёгкие. Наша первая встреча произошла 14 декабря и была очень непростой, несмотря на его очень любезное отношение ко мне лично. Вскоре после того, как адмирал взял власть в свои руки, он ознакомился с помощью перевода, сделанного стараниями генералов Степанова и Романовского, с точкой зрения правительства Франции и правительства Великобритании относительно деятельности союзников в России и командования союзными армиями на Уральском фронте. Адмирал, однако, полагал, что его приход к власти должен был изменить ранее принятые решения, но я был вынужден вывести его из заблуждения. Он вновь был извещён о французско-британском соглашении на этот счёт радиограммой, прибывшей в день нашего приезда. Решение, принятое без спроса мнения и одобрения русского правительства и вместе с тем имеющее крайне важное значение для этого правительства, задело за живое чувство национальной гордости адмирала. У большинства русских чувство национальной гордости заменяет патриотизм.

Торжественный обед в Горной академии для дипломатических представителей стран–союзниц. Среди присутствующих: (на втором плане) временно командующий Сибирской армией генерал-майор Р. Гайда (сидит 4-й справа), Верховный правитель России адмирал А.В. Колчак (сидит 3-й справа); на первом плане: командующий Западным фронтом чехословацких войск и союзническими силами в Поволжье, на Урале и в Сибири генерал-майор Я. Сыровы (2-й слева). Екатеринбург. Конец 1918 — начало 1919 года

Адмирал счёл принятое решение серьёзным посягательством на свою власть, на своё влияние, увидел в нём препятствие на пути к своей мечте о личной воинской славе; власть и славу обеспечивает армия, командование которой, как ему показалось, у него захотели отнять. Это очень сильно подействовало на человека с крайне чувствительной, если не сказать анормальной, нервной системой^*.
Адмирал следующим образом объяснил мне свои чувства, по-прежнему вежливо, но крайне возбуждённо: «Мне нужна только материальная помощь! Ничего другого! Сапоги! Но если понадобится, я заберу их у врага!» Мы простились тёплыми словами, но согласия не наметилось ни в малейшей степени.
Через день я вновь встретился с адмиралом, большинство членов правительства, которые присутствовали на встрече, выразили своё согласие с французами и англичанами, в том числе и министр [иностранных дел] [И.И.] Сукин.
Во время нашей второй встречи мы приступили к обсуждению тех пунктов, которые были предусмотрены французско-английским решением и значимость которых я всеми силами стремился показать.
Сразу же отмечу, что на протяжении всех переговоров господин [Э.] Реньо оказывал мне самую активную и дельную помощь.
Генерал Штефаник, только что вернувшийся с фронта, обрисовал трудности положения, трения между чехами и русскими и склонял адмирала к тому, чтобы он согласился с мнением правительства.
Ещё через день новая встреча с адмиралом, после которой от него последовало письмо, где он изложил свою точку зрения, своё видение событий и объявил, что может принять из решения, принятого правительствами Франции и Великобритании. Письмо адмирала было передано господином Реньо на набережную д’Орсэ⁹, а я передал его в телеграммах № 312–317.
В эти дни в Омске вспыхнул большевистский мятеж¹⁰, который был быстро и энергично подавлен. Решение вопроса зависело от ответа, который должен был воспоследовать на мои телеграммы, излагавшие мнение адмирала. В ожидании ответа мы с адмиралом договорились, что я поеду на фронт, а затем изложу ему свои впечатления.
В ночь с 23 на 24 [декабря] я отправился в Челябинск. Перед отъездом я уверил адмирала, который во время нашей последней встречи предположил возможность доверить мне командование фронтом, что во время своего путешествия я не буду вмешиваться в ход уже ведущихся операций и ограничусь изучением ситуации.

Трения между чехами и русскими, возникшие ещё при Уфе, представляли собой опасность, их необходимо было смягчить, но ни в коем случае не роняя при этом военный престиж союзников.
Согласно договору от 16 июля этого года, командование осуществлялось главным штабом чешской армии, который исполнял обязанности командующего фронтом (армейская группа) и располагался в Челябинске. Эта продиктованная обстоятельствами ситуация уязвляла национальное самолюбие русских, — так написал об этом адмирал, для которого она представляется в особенности невыносимой.
Генерал [М.К.] Дитерихс был только что смещён с должности начальника главного штаба чехов¹¹.
В Челябинске генерал [Я.] Сыровы¹² встретил меня со всеми почестями, полагающимися мне по рангу как главнокомандующему чехословацкой армией. Моим первым предписанием был приказ оставаться всем на своих местах и продолжать исполнять свои служебные обязанности, равно как и ведение военных операций.
Это решение было совершенно естественным, так как шла военная операция под Пермью, а под началом генерала Дитерихса были только чехословацкие офицеры, и любое изменение в частях или в командовании коснулось бы и главного штаба, нарушив действующий в нём порядок.
С военной точки зрения я отметил, что Пермская операция, очень тщательно разработанная, двигалась успешно. Зато в опасности находилась Уфа. Я уже отметил в своих телеграммах странный настрой по отношению к этому городу.
Следующим пунктом моего следования был город Екатеринбург. В Екатеринбурге я встретился с генералом [Р.] Гайдой¹³, его донесения подтвердили вынесенное мной самим мнение об общей ситуации. Там же я встретил генерала Штефаника, приехавшего изучить вопрос организации чешской армии и уладить некоторые внутренние сложности^*.
Положение генерала Гайды в чешской армии осложнилось, и он пожелал перейти на службу к русским, решение этого вопроса потребовало дополнительного изучения.
Я собирался ехать дальше в Пермь, так как успех операции подтвердился, но загруженность путей сообщения не дала мне такой возможности (генерал Гайда поехал туда и добирался шесть дней).
Впоследствии я узнал, что город подвергся разграблению, так что хорошо, что я не стал бессильным свидетелем этих грабежей. По этой части русские войска не продвинулись вперёд по сравнению с предыдущим годом. Рапорт майора Бояра даёт сведения о состоянии Перми после того, как она была отвоёвана.
Я поспешил вернуться в Омск, собираясь поделиться своими впечатлениями с адмиралом и как можно скорее достигнуть с ним согласия по вопросу о командовании^*.
Я вернулся в Омск 4 января. Адмирал принял меня сердечно и горячо благодарил за сведения, которые я привёз, и за те характеристики, какие я дал увиденному мной на фронте. Я был вынужден избавить его отчасти от иллюзий относительно общей ситуации и подчеркнуть опасность, грозящую со стороны Оренбурга.
Часть моей поездки и моё пребывание в Екатеринбурге проходили в обществе господина Реньо, с которым мы действовали в полном согласии, имея одинаковые точки зрения.

В целом впечатления от моей поездки по моём прибытии в Омск следующие:
1. Русская армия
Мне нечего прибавить особо нового к тому, что я уже сообщал в своих телеграммах по поводу русской армии. В разговоре с адмиралом Колчаком я настаивал и продолжаю настаивать на том, что нельзя ни в коем случае раздувать численность армии преждевременным призывом и бездумным созданием новых частей. Скопление в тылу армии призывников без возможности их обмундировать, вооружить и учить – значит только создавать «центры праздности», а они крайне опасны, особенно в период политической нестабильности и волнений.
В этой, только ещё создаваемой, русской армии по-прежнему существуют глубокие разногласия между русскими и сибиряками. Нескончаемые политические разногласия сказываются на солдатах, и в особенности на офицерах, они часто ведут к тому, что добросовестная служба остаётся без наград, а люди, не имеющие никаких достоинств, получают высокие чины.
2. Чешская армия
Телеграммы, отправленные генералом Штефаником на набережную д'Орсэ, дают полную информацию относительно чешской армии. Когда я приехал в Екатеринбург, чешские войска были отозваны с фронта для восстановления — за исключением нескольких частей, находящихся под Пермью, — и они были утомлены, а главное, морально подавлены.
Причины для этого более чем очевидны: изнурение долгой войной, изнурение от сурового климата, ненадёжные материальные условия, страх остаться покинутыми союзниками, неизбежное деморализующее влияние разложившегося населения и армии, лишённой дисциплины и порядка, которых стало ещё меньше после заключения Перемирия.
Необходимо подчеркнуть ещё и следующее: Национальный совет (Отделение для России Чешско-Словацкого Национального совета. — Р. Г.), только что распущенный генералом Штефаником, крайне отрицательно повлиял на чешскую армию.
В этом Совете также были и люди крайне левых взглядов, убеждённые и активные большевики.
Меры, предпринятые генералом Штефаником, безусловно, принесут добрые плоды, но не сразу, зло укоренилось слишком глубоко, чтобы исцеление пришло мгновенно.
Что касается отношений русских и чехов, то они плохие. Чехи упрекают русских в бездействии, постоянной расхлябанности, неблагодарности за их действенную помощь в борьбе с большевизмом. К этим мотивам для недовольства прибавились и те серьёзные разногласия, которые возникли между ними и правительством адмирала Колчака.
Русские, со своей стороны, видят в чехах завоевателей, расположившихся на их территории, эксплуатирующих её, пользующихся их ресурсами и тем самым посягающих на их суверенность. Их национальная гордость глубоко этим уязвлена. В частности, адмирал Колчак отзывается о чехах весьма недоброжелательно, если не сказать, гораздо хуже.
Наше общее желание, генерала Штефаника и моё, одобренное и адмиралом тоже, — полностью отделить чехов от русских. Но осуществление этого решения на практике имеет самые серьёзные препятствия, по крайней мере, в ближайшее время.
Выше я уже говорил о штабе Западного фронта, где подчинёнными генерала Дитерихса были почти исключительно чешские офицеры. Если все они уйдут, штаб окажется полностью дезорганизованным, так как русских офицеров штабистов очень мало, они очень среднего достоинства, заняты политическими распрями и тем, что дискредитируют друг друга.
Следующий, не менее важный вопрос — организация и функционирование тыловых служб также обеспечены в основном чехами, так, например, они замечательно организовали информационную службу.
Замена всех этих уже существующих служб аналогичными русскими — даже если на это есть ресурсы и возможности, в чём я совершенно не уверен, — дело небыстрое и деликатное.
Я не возвращаюсь к своим впечатлениям от общей — как политической, так и экономической — ситуации в Сибири. Скажу коротко: положение правительства неустойчиво, нужно опасаться большевистских мятежей. Экономическое положение плачевно, Транссибирская железная дорога действует крайне плохо. В завершение приведу два характерных факта. Генерал [А.] Нокс, приехавший два или три дня назад из Владивостока, был крайне удивлён, несмотря на свою привычку к России и русским, тем немыслимым развалом, который царит на железной дороге и в Омске. Он сказал, что после его последнего посещения, два или три месяца назад, развал только продолжает расти.
А один русский, лицо официальное и высокопоставленное, недавно сказал мне следующее: «Вам желательно отдать себе отчёт, что одна из главных бед нашей ситуации в том, что для того, чтобы обеспечить у нас порядок, нет ни одного генерала, который отличался бы как талантами, так и искренними верноподданническими чувствами».