Новый горожанин: «средний класс» как проблема

«Сезонный горожанин»

Города пореформенной России отличались большим многообразием. Основная их классификация оставалась административной: они делились на столичные, губернские, уездные и заштатные. Однако по численности населения некоторые уездные (окружные) города превосходили губернские (областные). Среди них были такие крупнейшие города, как Одесса и Лодзь с населением в 1897 году в 404 тыс. и 314 тыс. соответственно, а также города с населением свыше 50 тыс.: Ростов-на-Дону, Николаев, Двинск, Либава, Кременчуг, Елисаветград, Наманган, Иваново-Вознесенск, Таганрог.

Рост городского населения был предопределён главным событием эпохи Великих реформ — отменой крепостного права. Крестьянская масса устремилась в города, составив подавляющую часть городского населения. При этом крестьянин не порывал своих связей с землёй, чаще всего он становился лишь сезонным горожанином. Вследствие того, что крестьянин, в отличие от дореформенного времени, не спешил переходить ни в мещанское сословие, ни в купеческое (которое давало освобождение от рекрутской и других повинностей), в период с 1850 по 1897 год доля крестьян в городском населении увеличилась
с 20,2% до 38,8%, а доля мещан и купцов уменьшилась соответственно
с 49,9% до 44,3% и с 4,5% до 1,3%¹.

Наплыв крестьян в большие города создавал для городских властей серьёзные проблемы адаптации новых жителей города, в которых явно отсутствовала приверженность ценностям городского общества.

Эти проблемы касались недостатка грамотности, качества жилья, ослабления социального контроля, криминализации городской среды, распространения инфекционных болезней — всех тех явлений, с которыми города, прежде всего большие города, и промышленные центры столкнулись в пореформенные десятилетия.

Грамотность в пореформенное время росла достаточно быстрыми темпами. При том что в дореформенной России она была уделом почти исключительно дворянства, духовенства и купечества, в целом составляя не более 1%²; по переписи 1897 года она выросла до 21,1%, а в городах — до 45,3%³. Главную роль в росте грамотности играли не городские училища, а земские школы, однако именно необходимость пребывать в городе была самым действенным стимулом для крестьян стремиться к образованию. Однако росло и число крестьян, обучавшихся в городских училищах: к середине 1890-х годов доля мещан в городских школах Москвы сократилась до 40%, что объяснялось именно «усилением крестьянского элемента в населении Москвы»⁴.

Заседание городской Думы Ростова-на-Дону. Конец XIX века. Ростовский областной музей краеведения

В пореформенное время города получили достаточно эффективные инструменты решения городских проблем. Ими стали городские думы — органы общественного управления. В их распоряжении оказались городские бюджеты, которые они сами пополняли и большую часть которых они могли использовать по своему усмотрению. Городские думы избирались ничтожной частью городских жителей, но в этом заключалось также и определённое достоинство городской реформы 1870 года: в выборах, а также в деятельности городских дум принимали участие те слои горожан, которые в наибольшей степени были заинтересованы в решении городских проблем и способны к этому. При прежнем устройстве городов по екатерининским законам реальной властью в городе по-прежнему «обладали не шестигласные думы во главе с городскими головами, а полицейские учреждения и бюджетные комитеты (созданы в 1802 году), ведавшие распределением городских средств»⁵. Л.Ф. Писарькова объясняет это «и жёстким контролем со стороны администрации», «и несовершенством самого закона, и неготовностью общества к совместной деятельности, и воспитанным вековой практикой страхом перед каждым административным лицом и учреждением», а также «законодательной неопределённостью сферы деятельности городских дум»⁶. Скромным оказывался и бюджет городских дум, складывающийся из доходов от малочисленных городских предприятий, лицензий на ловлю рыбы, из незначительной доли доходов от таможенных пошлин, а также винной монополии и штрафов.

«…подавать адреса с политическими намёками»

По сути дела, в дореформенное время единственным общественным институтом, способным участвовать в местном управлении, было дворянское собрание. По утверждению известного юриста А.В. Лохвицкого, «там, где не было дворянства, общества не существовало: были только чиновники и безличная масса, в которой и городское сословие было мужицким»⁷. Гласные городских дум в пореформенное время обретали тот опыт самоорганизации и участия в местном управлении, которым уже владело дворянство и который позволял ему выдвигать конституционные требования. Куриальная система выборов в городские думы способствовала консолидации групповых интересов в городском управлении и росту представительства купечества и мещанства. Так, в Московской городской думе доля почётных граждан и купцов с 1872 по 1892 год выросла с 43 до 57%, а мещан, ремесленников и крестьян — с 7 до 16%. Представительство дворян и чиновников за эти годы сократилось с 50% до 27%⁸. Та же Московская дума позволяла себе то, что могли позволить себе только дворянские собрания: подавать адреса с политическими намёками и произносить речи политического характера.

Московская Городская Дума. Начало ХХ века

Пореформенный город испытал революционное воздействие ещё одной реформы — судебной. Если для крестьянства новый суд оставался тем институтом, отношений с которым нужно всячески избегать⁹, то горожане гораздо охотнее обращались в мировой суд, и уже в первый год работы мирового суда министр юстиции Д.Н. Замятнин отмечал, что в мировом суде было «возбуждено громадное число таких гражданских исков, которые или по неимению у истцов формальных доказательств, или по своей малозначительности в прежних судах вовсе не возникали. Равным образом, принесено мировым судьям множество жалоб на такие притеснения и обиды, а также на мелкие кражи и мошенничества, которые прежде обиженные оставляли без преследования»¹⁰.
Действительно, в мировой суд обращались и слуги с жалобами на своих хозяев, и работники — на своих нанимателей, и заказчики — на мастеров, и мастера — на заказчиков. Новый суд удивлял демонстрацией гражданского равенства, когда в повестке вызова в суд контр-адмирала Арбузова именовали г. Арбузовым наряду с ответчиком — мастеровым г. Соколовым, или когда по требованию истца генерала Симборского принести ему стул, подавали также стул и для ответчика мещанина Лопатина¹¹.

В камере мирового судьи. Художник Владимир Маковский. 1880 год

В неменьшей степени развитию правового и гражданского сознания горожан способствовали судебные заседания окружных судов с участием присяжных заседателей или судебных палат. Суд служил демонстрацией законности и правозащиты, а «судьи в новых судах культивировали представления о компетентности и честности судебной системы»¹². Публичность судебных заседаний, в том числе громких уголовных и политических процессов, открывала публике широкие возможности знакомства с правовыми нормами, а широкий диапазон подсудности суду присяжных обеспечивал привлечение значительного числа обывателей к участию в отправлении правосудия. Институты судебной реформы 1864 года — неприкосновенность личности, равенство перед законом, суд присяжных, публичность суда, состязательность процесса — создавали правовые основы гражданского общества.

В пореформенное время город становится преимущественным местом формирования среднего класса. Само понятие среднего класса по отношению к дореволюционной России остаётся дискуссионной проблемой. В отечественной историографии оно появилось только в постсоветское время.

В марксистско-ленинской классовой стратификации средним был класс мелкой буржуазии. Если в него включали интеллигенцию и служащих, то он обретал более размытое определение, трансформируясь в средние слои, которые подразделялись соответственно на «старые» (крестьянство, ремесленники, мелкие торговцы) и «новые»¹³. При этом немалую сложность представляла идентификация интеллигенции, которая определялась и как этическая, и как политическая, и как профессиональная категория.
Зарубежные исследователи российского среднего класса искали его признаки, как и у среднего класса западных стран, прежде всего в социальных категориях. Американские историки — редакторы сборника «Между царём и народом: Образованное общество и проблема публичной идентичности» — отмечали, что в пореформенное время «урбанизация, рост образовательных возможностей, подъём институтов самоуправления, таких как земство, и экономическое развитие в целом формировали новые социальные группы — профессионалов, промышленников, художников, которые уже не соответствовали традиционным категориям, но при этом выводили своё социальное положение и самооценку из основополагающей предпосылки негативного определения» — «не дворяне, не чиновники, не крестьяне»¹⁴.

Авторы другого сборника — «Пропущенный средний класс: Профессии в русской истории»¹⁵ — также отмечали, что исследователи российского среднего класса обращали незаслуженно мало внимания на такую социальную составляющую среднего класса, как специалисты, или профессионалы, утверждая при этом, что «к 1900 г. профессиональные специалисты были самым большим компонентом нарождающегося среднего класса и что профессионалы играли более важную роль в политической жизни, чем торговая или промышленная буржуазия, особенно в ходе Революции 1905 г.»¹⁶. В этот сборник были включены очерки о профессиях инженеров, врачей, учителей, университетских профессоров, а также о фельдшерах, губернаторах и министерских чиновниках. Понятия профессионалов и интеллигенции, как писал во введении к сборнику Харли Бальцер, не были идентичными. Однако особенность российских профессионалов заключалась в том, что «лидерство практически во всех профессиях было в руках политических радикалов, заражённых интеллигентными ценностями. К тому же профессиональные программы были сильно проникнуты этосом служения народу, имевшим глубокие корни в традициях интеллигенции»: «интеллигенты гораздо скорее были готовы организовать кружок для рабочих, поддержать артель или профсоюз, нежели самоорганизоваться в группу, способную к последовательным коллективным действиям»¹⁷.

Средние слои: «новые» и «старые»

Современные исследователи отмечают, что «создание сколько-нибудь целостного, осознающего своё “срединное” единство в обществе “среднего класса” в России» ещё «к 1917 г. было далеко от завершения». Такая гетерогенность среднего класса связывается «с взаимоотношениями “новых” средних слоёв, формировавшихся во многом из привилегированных сословий, и “старых” средних слоёв, состоявших главным образом из сословных низов — мещан и крестьян»¹⁸. Очевидные сомнения в сформированности среднего класса заключаются и в «несоответствии между различными признаками средних слоёв», в частности в том, что «у значительной их части материальное обеспечение было недостаточным, не соответствовало уровню профессиональной подготовки и квалификации, приближаясь не к медианным показателям, а к заработкам рабочих»; с другой стороны, «уровень образования нередко не отвечал необходимым для данной профессии требованиям»¹⁹.

ПРОФЕССОРА ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ ДОКУЧАЕВ И АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ СОВЕТОВ (третий и четвертый слева во втором ряду) СО СВОИМИ УЧЕНИКАМИ. КОНЕЦ XIX ВЕКА

Средний класс был преимущественно городской социальной категорией, хотя некоторые профессии, такие как учителя, врачи, агрономы были в большей степени востребованы в сельской местности. Н.А. Иванова попыталась выявить «старые» средние слои во Всеобщей переписи населения 1897 года по числу хозяйств с работниками или прислугой. По её подсчётам, всего по империи доля хозяйств с прислугой (работниками) численностью от одного до трех человек составила 8,1%, а в городах она поднималась до 22,9%²⁰. Свой подсчёт она провела и по отношению к «новым» средним слоям, вычленив в материалах переписи три категории: администрация, управляющие и высшие служащие; низшие служащие; интеллигенция (лица творческого труда), исключив из этих трёх рубрик чинов аппарата государственного управления, офицерский корпус, полицию и духовенство. Доля всех трёх категорий в составе населения империи составила 2,7%, а с членами семей — 1,9%, в городах же эти цифры оказались 6,2% и 7,5% соответственно²¹.

Предметом дискуссий, причём не только историков, но и социологов, политологов, культурологов и других специалистов в области общественных наук, предстаёт ещё одно понятие — гражданское общество, зарождавшееся в пореформенной России, и так же, как и средний класс, — преимущественно в городах.

Синонимом этого понятия часто выступают термины «общество», «образованное общество», «общественность». Б.Н. Миронов, анализируя взаимодействие общества и государства, пишет об эволюции состава «общественности» на протяжении XVII — начала ХХ века от тех, кто имел право участвовать в земских соборах в Московской Руси, до цензовых граждан, «представителей всех сословий, получивших право участвовать в выборах земств и городских дум» в пореформенной России, а с 1906 года — и в выборах в Государственную думу²². Более широкое понимание гражданского общества предполагает «критическую массу образованных людей, добровольных ассоциаций, журналистики, профессиональных организаций, университетов, патронажных сетей, культурных организаций и иных структур, которые устанавливают посреднические идентичности между семьёй и государством»²³.
Американский историк Дж. Брэдли, выступая в роли «оптимиста» в оценке уровня развития гражданского общества в России, отмечал, что «Великие реформы 1860-х гг., последовавший за ними экономический рост, повышение мобильности населения, развитие коммуникаций, урбанизация и успехи в народном просвещении дали толчок к формированию и развитию новых организационных структур, промежуточных между государством и отдельным человеком. В крупных городах складывалась оживлённая общественная жизнь, вовсе не связанная с антиправительственной деятельностью, росла профессиональная, художественная и научная элита, вдохновенно созидавшая новые формы общественной жизни»²⁴.

Чтение свежей газеты. Санкт-Петербург. 1914 год. Фото Карла Буллы

Информационными центрами формирования гражданского общества стали органы печати. Общерусские газеты, сообщавшие все политические новости, издавались почти исключительно в Петербурге. Из 47 газет, которые выходили в свет в северной столице в 1901 году, свыше 30 были рассчитаны на читателя и за пределами города. Ещё 19 газет издавала Москва, из которых 8 претендовали на общенациональный характер²⁵. Востребованность столичных газет в провинции росла, и к концу века, по признанию «Почтово-телеграфного журнала», «ежедневные периодические издания, интерес коих обусловливается свежестью приносимых ими сведений, на станциях железных дорог обыкновенно пересылаются не почтовыми, а пассажирскими поездами, так как в этом случае газеты в места назначения поступают раньше»²⁶. Столичные газеты оказывали заметное влияние в провинциальных городах на консолидацию общества по идейным направлениям.

Сходка. Илья Репин. 1883 год

Заметным явлением городской жизни пореформенной эпохи было существование широкого круга общественных организаций, которые становились «своеобразной моделью самоорганизации российского общества, как в миниатюре, отражая идейные пристрастия и приверженность последнего к организованной самостоятельной деятельности, к выработке новых форм культурной и социальной жизни, а в конечном счёте — к общественному переустройству»²⁷. «Если в первые шестьдесят лет в России существовало всего около ста обществ, причём половина приходилась на Прибалтику и западные губернии, значительная часть на столичные города», то к концу XIX века число общественных организаций исчислялось тысячами²⁸.
Быстрый рост числа добровольных ассоциаций был очевидным признаком формирования в России гражданского общества. Но при этом американский исследователь Дж. Брэдли отмечает такой парадокс: «С одной стороны, добровольные общества и их деятельность охватывали практически всю территорию империи, их члены трудились не покладая рук и громко возвышали свой голос. С другой стороны, имперская Россия пала в 1917 году, а гражданское общество к тому времени  так и не породило прочных либерально-демократических институтов»²⁹. Сам он находит объяснение этому парадоксу в том, что «стремительно расширяющаяся сеть ассоциаций не могла компенсировать отсутствие прав частной собственности, власти закона, местных прав и привилегий, существования промежуточных политических структур <…>, которые могли бы защищать гражданское общество от произвола государственной власти», поэтому «появление гражданского общества не было следствием юридической неприкосновенности личности и имущества, прав собственности и власти закона <…>, но сопутствовало их постепенному развитию»³⁰.