Первое ополчение

Первому ополчению удалось организовать длительную осаду столицы, но освободить Москву оно смогло только после объединения с войском кн. Д.М. Пожарского и К. Минина.

«Ранёхонько, едва рассвело…»

Передовые отряды Первого ополчения подошли к Москве в день московского пожара, 19 марта 1611 года. Два посланных П.П. Ляпуновым полка «в деревянный замок за Москвой-рекой на подмогу здешним вошли». Вскоре рядом со столицей оказались воеводы, пришедшие «от Владимира с великим войском»: «Просовецкий, князь Василий Мосальский, Артемий Измайлов, князь Репнин». Против владимирско-нижегородского отряда были посланы полки Н. Струся и А. Зборовского, сумевшие нанести им существенный урон. Но на помощь подоспели другие земские силы — полки князя Д.Т. Трубецкого и И.М. Заруцкого из Калуги, вставшие в Николо-Угрешском монастыре, и «князь Фёдор Волконский и Волынский с несколькими тысячами войска» из Ярославля. Собравшиеся в Первое ополчение ратные люди заняли Симонов и Спасо-Андроников монастыри¹.

ПЛАН МОСКВЫ 1610 ГОДА. ВЫПОЛНЕН НЕМЕЦКИМ ГРАВЁРОМ ИОГАННОМ ГОТФРИДОМ ФИЛИППОМ АБЕЛИНОМ, НАПЕЧАТАН НЕМЕЦКИМ ГРАВЁРОМ ЛУКАСОМ КИЛИАНОМ

Польский ротмистр Николай Мархоцкий, участник и мемуарист событий Смуты, вспоминал действия «стотысячного войска» ополчения при подходе к Москве: «Ранёхонько, едва рассвело, глядь,  — а москвитяне уже большую часть Белых стен заняли. Между стеной и рекой Яузой они поставили свой обоз, один конец которого упирался в берег Москвы-реки, а другой протянулся к Неглинной, протекающей через город». Позиции со стороны можайской дороги, напротив, остались под контролем польско-литовского гарнизона. Глава гарнизона Госевский отправил немецкие и польские сотни пехоты для охраны Никитских, Арбатских, Чертольских ворот и башен Белого города: «Так и остались: мы — с одной строны, а москвитяне — с другой. Случилось это вопреки и нашему, и их желанию»². Попытка Госевского навязать Первому ополчению генеральное сражение «всем войском» не удалась. В конце марта — начале апреля 1611 года ополченцы начали полноценную осаду Москвы.

Объединение разнородных сил обусловило сложный характер земского движения. Каждый из отрядов шёл к столице самостоятельно из Рязани, Калуги, Тулы, Нижнего Новгорода, Ярославля и других городов.

О составе ополчения даёт представление «Роспись, кто из которого города пошёл воевод с ратными людьми». Первым в ней назван полк П.П. Ляпунова, возглавившего Рязанские и Северские города. В основном же в «Росписи» перечислены служилые люди из городов Замосковного края. Как правило, земские отряды собирали местные воеводы и выборные дворяне из уездов. Особое значение имело участие в ополчении людей, имевших думные чины. Одним из первых в «Росписи» названо имя окольничего кн. В.Ф. Мосальского, пришедшего под Москву из Мурома. Ещё в начале января он оставался верен присяге королевичу Владиславу, но позже перешёл на сторону земского движения. Отряд из Нижнего Новгорода возглавил один из организаторов Первого ополчения воевода кн. А.А. Репнин. В Суздале и Владимире собрались местные дворяне и дети боярские во главе с воеводой и окольничим А.В. Измайловым, в этот же отряд входили «казаки волские и черкасы» А.З. Просовецкого.

Фрагмент рисунка «Кремль». Художник Аполлинарий Васнецов. 1922 год

Одними из первых под Москву пришли служилые люди из Ярославля во главе с воеводой И.И. Волынским. Кроме местных дворян и детей боярских, в Ярославле собрались «старые» казаки, стрелецкий приказ И. Толстого (посланный ранее из Москвы на Вологду), московские и астраханские стрельцы и казачий приказ Т.В. Шарова из Новгорода Великого. Их привели к присяге и выдали жалованье. Передовые отряды выдвинулись в поход из Ярославля ещё во время Великого поста — 21 и 25 февраля. В Переславле-Залесском они оказались 4 марта. Костромичей привёл в ополчение воевода кн. Ф.И. Волконский, галичан — П.И. Мансуров³. В Романове вместе «с рускими людми» и воеводами кн. В.Р. Пронским и романовским дворянином кн. Ф.А. Козловским собирались в поход ногайские «мурзы и татары». Служилые люди из Вологды и Поморских городов пришли под Москву во главе с воеводою Ф. Нащокиным. Известно также о службе в ополчении кашинцев, бежечан и угличан во главе с воеводой Ф.И. Погожим, а также тверичей⁴. Собравшиеся под Москвою в конце марта — начале апреля 1611 года силы Земского ополчения встали «станами близко Каменново города». П.П. Ляпунов «с рязанцы» расположился у Яузских ворот, полк во главе с кн. Д.Т. Трубецким, атаманы и казаки И.М. Заруцкого, служившие ранее «у Вора в Калуге», стояли «подле города до Покровских ворот»⁵. Отдельное управление сохраняли казачьи «таборы».

Дальнейшие действия воевод Земского ополчения сосредоточились на установлении контроля над укреплениями Белого города и организации блокады польско-литовского гарнизона в Китай-городе и Кремле.

После прихода под Москву Ляпунов попытался организовать военный союз с Великим Новгородом. В апреле 1611 года туда на переговоры выехали В.И. Бутурлин и представители «тушинской» части ополчения — бывший боярин и дворецкий Лжедмитрия II кн. С.Г. Звенигородский и «воровской» печатник и думный дьяк Д.И. Софонов. В Новгород вернулись и казаки приказа Т.В. Шарова. К моменту приезда миссии Бутурлина в Новгороде начались переговоры о союзнических действиях со Швецией. В мае-июне 1611 года к ним подключились и послы ополчения, начавшие обсуждать возможное призвание на русский престол шведского королевича. После приезда под Москву представителей шведского полководца Я. Делагарди в Первом ополчении приняли приговор, подтверждавший согласие главных воевод на принятие кандидатуры шведского королевича (при условии оказания шведами военной помощи против короля Сигизмунда).

Однако дела в Новгороде пошли не так, как рассчитывали в подмосковных полках. 16 июля 1611 года город был взят войсками Делагарди. Бутурлин и ряд других посланцев подмосковного ополчения вернулись под Москву, не получив ожидаемой поддержки⁸.

«…за православную нашу веру и за правду стояти»

Военное противостояние полков ополчения с польско-литовским гарнизоном Москвы шло с переменным успехом. В королевском лагере под Смоленском получали тревожные известия: «Наши [в Москве] молят о спасении, на них наступают большие войска; Господь Бог ведает, как они выдержат эту громаду без скорой подмоги»⁹. Первые достоверные сведения о положении дел в столице были получены из реляции королевского гонца Я. Коморовского. Из его слов следовало, что «половину столичного города удерживают московиты, а половину — войско е.м. короля»¹⁰. Коморовский сообщил об окружении «неприятелем» укреплений Белого города, и, хотя московское войско находилось под самыми стенами, положение оборонявшихся не было столь опасным, как можно было бы подумать. С точки зрения королевского гонца, оборонявшие столицу солдаты превратились в толпу мародёров и думали только об обогащении: «Каждый день вылазки, столкновения, на которые если бы наши выезжали трезвее, нежели бывают обычно, [то] редко, когда бы неприятель не понёс потерь».

«Смута». Художник Сергей Иванов. 1897 год

Войско перестало слушаться своих ротмистров, полковников и судей, грабило без разбора «московских людей», в том числе «даже самых преданных» новым властям: «ради малой добычи, под предлогом измены, много их погибает, даже самые невинные». Королевские послы, получившие от бояр «казну своих прошлых государей», не смогли добиться её справедливой раздачи и оценки, войско действовало по собственному произволу. «Они сами это оценивали, как хотели, сами же брали [сокровища], и причинили такой большой ущерб той казне, что того, чего хватило бы на оплату нескольких четвертей, едва хватило на две» (срок службы исчислялся по «четвертям», каждые три месяца)¹¹. Среди вещей, полученных польско-литовским воинством, была золотая статуя Иисуса, изготовленная при Борисе Годунове: «Но получив “Иисуса” из московской казны… разрубили его на куски и поделили между собой»¹².

Cилы Первого ополчения перекрыли возможности поставок продовольствия из большинства уездов вокруг столицы и блокировали сторонников короля в Москве.

Свободной оставалась только Смоленская дорога, по которой обеспечивалась связь с королевским лагерем. Учитывая это обстоятельство, войско гетмана Яна Сапеги, уехавшего в апреле 1611 года на переговоры с королём в Смоленск и в Литву, перешло в Можайск. Там оно дождалось возвращения гетмана, получившего 28 мая обещание короля Сигизмунда уплатить жалованье за текущую службу. Но гетману ещё предстояло уговорить своё войско содействовать осаждённому в Москве «товариществу». Часть сапежинцев настаивали на переговорах с Ляпуновым. Гетман Сапега возобновил контакты с Госевским, одновременно 4 июня прислав свой «лист» Ляпунову. Главный воевода Земского ополчения сразу отозвался на обращение гетмана, прочитав его послание как поддержку своих действий. Он призывал гетмана присоединиться к борьбе за православие и выступить вместе с ним против Госевского и московских бояр: «и пришод бы тебе к Московскому государству за православную нашу веру и за правду стояти против лжесловного неисправления лукавых под присягою старосты Гасевского и полковников, и ротмистров, и всего злопагубного их рыцерства, и против московских бояр непостоятельного предания Московского государства»¹³. 17 июня 1611 года «послы от Ляпунова и всей земли московской» Ф.К. Плещеев, С.И. Толстой и Н. Лопухин передали сапежинскому войску свои предложения. Ляпуновские послы ссылались на «ошибочную присягу» гетмана Жолкевского, «опустошение и сожжение столицы» и «разорение домов Божиих». Они предлагали сапежинцам вместе уничтожить «тех, которые находятся в столице», или отойти куда-нибудь «в плодородный край» и не препятствовать ополчению. Сохранявшему нейтралитет сапежинскому войску готовы были сразу заплатить «одну четверть денег». Но Сапега явно использовал переговоры с Ляпуновым лишь для того, чтобы получить дополнительное преимущество в переговорах с «рыцарством» в Москве. Тем более что одновременно с «московскими послами» приехали и представители Госевского, также призывавшего сапежинцев уничтожать общего врага и обещавшего уплату «залога» и «вещи опальных». Послам ополчения снова стали напоминать о присяге королевичу Владиславу, и на этом переговоры зашли в тупик. Представители Ляпунова сослались на то, «что того в поручении не имеют», и говорили о необходимости «совета со всею землёю Московской». 20 июня «полковое собрание» сапежинского войска приняло окончательное решение двинуться на войска Первого ополчения. Прокофий Ляпунов ещё собирался встретиться с Яном Сапегой, но просил отсрочить их личные переговоры на время, «так как они об успокоении земли той и прекращении кровопролития совещались». Однако встреча не состоялась, вместо этого в ополчении за одну ночь построили острожек около Даниловского монастыря и «людей туда посадили». Очевидно, что в ополчении перестали надеяться на благополучный исход переговоров с сапежинцами. 23 июня произошёл первый крупный бой подмосковных полков c войском Сапеги¹⁴.

Медаль в честь взятия Смоленска 3 июня 1611 года. На медали изображён сильный взрыв на Соборном холме

Переход сапежинцев на сторону короля Сигизмунда III и договор Сапеги с главой польско-литовского гарнизона в Москве Госевским значительно укрепили силы противников ополчения. Одновременно стало известно о взятии королевскими войсками Смоленска 3 июня 1611 года, после чего ожидалось выступление короля к Москве: «если бы из-под Смоленска войска пришли к столице и поставили свой обоз в тылу у московского войска, то последнему пришлось бы так туго, что москвитяне непременно склонились бы перед королём»¹⁵. Однако Сигизмунд III давно тяготился смоленскими делами и неуступчивостью московских послов, поэтому не упустил повода с триумфом вернуться в Вильно и Варшаву. Московский гарнизон должен был по-прежнему держаться и ждать помощи, в то время как войскам Первого ополчения удалось добиться важного стратегического преимущества, когда в конце июня 1611 года они полностью взяли под контроль укрепления Белого города и стали готовить наступление на Китай-город и Кремль. По свидетельству Николая Мархоцкого, «захватив стены вокруг нас, москвитяне, чтобы зажать нас со всех сторон, быстро поставили за Москвой-рекой два острожка и разместили в них сильные отряды. А до этого ими был вырыт глубокий ров от одного берега реки на всю протяжённость Крым-города и Китай-города, — прямо до другого берега¹⁶. В течение целых шести недель мы находились в плотной осаде. Выбраться от нас можно было, разве что обернувшись птицей, а человеку, будь он хитёр, как лис, хода не было ни к нам, ни обратно»¹⁷.

Приговор 30 июня 1611 года: «устроенье» земли

Начало осады Москвы изменило соотношение политических сил: наряду с боярским правительством в столице появились «бояре Московского государства» под Москвой. Первые держались прежних договорённостей о призвании королевича Владислава, но вынуждены были подчиниться силе оказавшегося в Москве польско-литовского гарнизона, вторые действовали от имени «всей земли», объединившись для борьбы с внешним врагом.

Ополчение, блокировавшее польско-литовский гарнизон в Москве, получало нараставшую поддержку жителей Московского государства, в полки под Москву продолжали приезжать новые служилые люди. По мере его укрепления задачи земского движения разрастались и стали включать организацию нового центра власти в стране.

30 июня 1611 года ополченцы оформили общий Приговор земских сил, собравшихся для освобождения столицы¹⁸. Целью его создания было «устроенье» земли, главные воеводы ополчения, члены Двора, дьяки и земские представители договаривались: «И всяким земским и ратным делом промышлять, бояром, которых изобрали всею землёю по сему всее земли приговору»¹⁹. Принятие Приговора становилось своеобразной «конституцией» новой власти, переданной от имени «всей земли» избранным руководителям ополчения — «боярам Московского государства» кн. Д.Т. Трубецкому, И.М. Заруцкому и П.П. Ляпунову. Приговор 30 июня 1611 года устанавливал порядок распределения вотчин и поместий для воевавших в ополчении дворян и детей боярских. Первая статья провозглашала возвращение к привычному пожалованию по «чинам»: «боярину боярское, а окольничему окольническое, примеряся к прежним большим бояром». Декларировалось известное общее стремление современников Смуты к возвращению порядка «как было при прежних Российских прироженных государях». Учитывая прежние пожалования участников земских ополчений во времена противостояния царя Василия Шуйского и Лжедмитрия II, во второй статье Приговора пытались уйти от практики раздачи земли служилым людям не «по их мере», чтобы добиться равного пожалования по заслугам в соответствии с поместными и денежными окладами. Не признавались только пожалования, сделанные «на королевичево Владиславово имя», но и здесь были исключения. Конфискации и раздаче «безпоместным и разореным» не подлежали единственные или наследственные «отцовские поместья». В третьей статье провозглашалась борьба с бесконтрольной раздачей дворцовых и черносошных земель. Такие «лишние» земли, полученные воеводами в полках и городах, постановили пустить в раздачу или «отписать в Дворец». В Приговоре решался и вопрос передачи земли сидевших в Москве бояр, дворян и дьяков тем, кто находился на земской службе «под Москвою в полкех» (правда, беспоместные родственники осаждённых, находившиеся в ополчении, имели право претендовать на получение земельных дач). Сложилась запутанная ситуация, когда земли людей, выступивших на стороне ополчения, по распоряжениям польского короля Сигизмунда отдавали в раздачу его сторонникам, тогда как Ляпунов ещё на этапе сбора земской рати в начале марта 1611 года стал выдавать грамоты на поместья «изменников», сидевших в Москве. Ляпунов распоряжался землями в уездах, присоединившихся к земскому движению, и даже отменял пожалования, сделанные Лжедмитрием II в Калуге. Показателен формуляр ввозных грамот, выдававшихся от имени «Великия Росийские державы Московского государства бояр и думного дворянина и воеводы Прокофея Петровича Ляпунова по совету всей земли». Правда, кроме собственной печати, в подтверждение таких пожалований Ляпунов ничего использовать не мог, поэтому в выданных им документах имелся пункт о последующем подтверждении грамот в Поместном приказе. Но дальнейшую работу по оформлению пожалований приходилось отложить до избрания нового царя²⁰. В подмосковных полках практика получения грамот на новые поместья и вотчины стала массовой, формуляр документов изменился незначительно, появились лишь упоминания о других боярах и воеводах — князьях Трубецком и Заруцком (их имена стояли первыми), а также уточнения, что грамоты «писаны в полкех под Москвой». В документах, составленных в ополчении, приведены также дополнительные упоминания о справе подьячих и подписи дьяков. Грамоты по-прежнему скреплялись печатью Ляпунова и выдавались на время, до утверждения пожалований при новом царе.

Земельные раздачи из числа владений, «взятых и отписанных на землю до указу», позволяли Первому ополчению привлекать новых сторонников и награждать их за раны и смерть на земской службе.

Так, 17 июня 1611 года была выдана грамота на костромскую вотчину боярина кн. И.С. Куракина, ходившего походом на Владимир против войск ополчения. Его земли отдали в поместье кн. Д.М. Пожарскому, возможно, в возмещение заслуг, связанных с участием в организации движения²¹.

«…чтоб в поместных делах смуты не было»

В Приговоре 30 июня 1611 года пытались учесть разнообразие возможных ситуаций при распределении земли. В четвёртой статье дополнительно говорилось о праве всех бедных и не имевших поместий людей, служивших в ополчении, дополнительно требовать удовлетворения своих нужд, «поговоря бояром со всею землёю, где пригоже». Ополчение, ставившее целью борьбу за православную веру, по-особому отнеслось к церковной собственности и препятствовало раздаче служилым людям патриарших земель, требуя только «собирать с них корм в Дворец». В случае смерти или гибели ратного человека в ополчении гарантировалось, что их поместья будут унаследованы сыновьями, отданы вдовам и дочерям «на прожиток», но в любом случае не пойдут в раздачу «мимо родства». Особенно сложным оказался вопрос испомещения служивших «с землёю вместе» членов Двора, жильцов и городовых дворян и детей боярских из городов, полностью потерявших поместья от разорения и войны «в порубежных городех от Литовской стороны, и в Украйных в Северских городех от Крымския стороны». Они имели право на получение вотчин в других городах, но в новых условиях учитывалось преимущество пострадавших от войны с королём Сигизмундом III служилых людей из «городов от Литовской украйны». Устанавливался новый, допустимый для служилых людей срок приезда в ополчение — 25 мая 1611 года. Всем, кто приезжал в ополчение позднее, могла грозить конфискация и раздача поместий, хотя приезды служилых людей продолжались и позже. Значительная часть статей Приговора 30 июня 1611 года посвящена организации порядка власти и управления в ополчении. Из-за розни «бояр Московского государства» сложился порядок, при котором каждый из главных воевод мог издавать отдельные распоряжения и собирать налоги на свои полки. Это запутывало управление, приводило к остановке сбора доходов и к бесконтрольному распоряжению ими городовыми воеводами в уездах, поддержавших ополчение.

Исполнение распоряжений главных воевод требовало организации традиционных приказов, и под Москвой появились параллельные административные структуры, дублировавшие действия столичного правительства.

В Приговоре упоминается о создании в ополчении приказов Большого дворца, Большого прихода, Разрядного, Поместного, Разбойного, Земского, а также четвертей. По источникам известны также приказы Казанского дворца, Челобитный и Ямской. Новшеством было решение «посадить» в Поместный приказ для решения «поместных дел» не думного дьяка, а «дворянина из больших дворян», и назначить служить с ним дьяков, «выбрав всею землёю». Большинство приказов возглавили дьяки, ранее служившие царю Василию, продолжая «прежнюю московскую систему властных учреждений как организационно, так и по своему штату»²². Упорядочение сбора кабацких и таможенных денег требовало «централизации» поступления денежных доходов в Большом приходе и четвертных приказах. Для этого назначались верные целовальники и вводилась земская печать. В случае неисполнения прежних решений «всей земли» о сборе денег исключительно «в большом Розряде или в четверти» и их распределения по общему боярскому приговору Ляпунов грозил покинуть земскую рать: «и я Прокофей ото всего дела и от земсково промыслу отступлюся»²³. Поэтому Приговор 30 июня 1611 года наделял полномочиями исключительно «большие» ополченские приказы — Разрядный и Поместный, чтобы положить конец произволу в самых существенных для служилых людей делах о назначении придач и жалованья за службу и раны, а также при решении земельных дел, «чтоб в поместных делах смуты не было».

«Великая ненависть и гордость в начальниках»

Особое внимание в Приговоре уделили порядку управления и обеспечения казачьего войска. Атаманам и казакам, которые «служат старо», разрешалось перейти в более высокий чин и служить «с городы», прочие получали право на хлебный и денежный корм из приказов Большого дворца, Большого прихода и четвертей «во всех полкех равно». Последняя оговорка имела принципиальное значение, так как казаки использовали «приставства», собирая запасы с взятых ими в кормление территорий, по своему усмотрению. Приговор запрещал такое самоуправство; впредь казакам при сборе кормов следовало действовать под присмотром «дворян добрых» и приданных им «для рассылки» детей боярских и стрельцов. Количество кормов также должно было соответствовать установленным нормам: «и велети кормы сбирати по указу, почему приговорят и укажут бояре, и мимо указу никакого насильства и разоренья крестьяном не чинити».

В ополчении стремились уйти от практики бессудных казней и расправ, требуя «о управе бити челом бояром и всей земле».

Рассмотрение дел об «изменном земском деле» и наказание смертной казнью должны были обязательно чиниться «по сыску» и исключительно по решению стоявших во главе ополчения бояр, «поговоря со всею землёю, смотря по вине». Решения о казнях и ссылках следовало принимать публично, «объявя всей земле», а нарушителям самим грозила смертная казнь за убийство «без земского приговору». Б.Н. Флоря, характеризуя общую направленность Приговора 30 июня 1611 года, писал: «представления детей боярских о желательном для них общественном порядке, как они отразились в приговоре, предполагали существование сильной центральной власти»²⁵. Но, согласно 24-й статье Приговора, главные воеводы были поставлены в зависимость от «земли»; предусматривалась и возможность смены бояр, «которых выбрали ныне всею землёю для всяких земских и ратных дел в правительство». При организации власти существовал принцип представительства разных чинов и разных территорий, служивший противовесом чрезмерной централизации. Приговор «всей земли» скреплён подписями многих людей, служивших в подмосковных полках, а не только руководителей ополчения. Среди рукоприкладств под текстом Приговора упоминаются имена окольничего А.В. Измайлова, стольников кн. И.А. Голицына, Т.В. Измайлова и И.П. Шереметева, полковых воевод стольника кн. П.В. Бахтеярова-Ростовского и М.А. Вельяминова. Приговор подписали дворяне и дети боярские из служилых «городов» Замосковного края (Владимир, Муром, Юрьев-Польской, Переславль-Залесский, Нижний Новгород, Ярославль, Ростов, Романов, Пошехонье, Кострома, Галич, Кашин, Дмитров, Вологда), «от Литовской украйны» (Смоленск, Можайск и Звенигород), Украинных и Приоцких (Калуга, Лихвин, Воротынск, Мещовск, Болхов), Северских (Брянск). Наряду с членами Двора и уездными дворянами в утверждении Приговора участвовали атаманы и сотники «вместо своих станиц и казаков». К сожалению, в сохранившихся копиях Приговора ополчения о подписях сказано в самом общем виде. Из посадов упомянут только отдалённый Архангельский город, свидетельства о подписях других посадских людей не приведены. Труднообъяснимым выглядит и умолчание об утверждении Приговора дворянами и детьми боярскими тульских и рязанских «городов», с самого начала воевавшими в ополчении.

Несмотря на принятие Приговора, искоренить рознь в ополчении не удалось: воеводы вскоре рассорились друг с другом.

Автор «Нового летописца» писал, что причиной неустройств стали «великая ненависть и гордость» в «начальниках»: «друг пред другом чести и начальства получить желаста, ни един единого меньши быти не хотяше, всякому хотяшеся самому владети». Со страниц источника в адрес Ляпунова прорвалась застарелая боярская обида: «не по своей мере вознесеся и гордость взя. Много убо отецким детем позору и бесчестья делаша, не токмо боярским детем, но и самим боярам»²⁶.

«Посланный Госевского читает в казацком стане подложную грамоту Ляпунова». 1913 год

Но ещё серьёзнее оказалась вражда между дворянской и казачьей частями ополчения, чем и воспользовался стоявший во главе московского гарнизона А. Госевский. Ротмистр Мархоцкий описал «ловкие действия пана Госевского», подделавшего грамоту с указом «побивать» казаков, «подписанную» главным воеводой ополчения. В грамоте говорилось: «мол, где ни случится какой-нибудь донской казак, всякого следует убивать и топить. А когда даст Господь Бог Московскому государству успокоение, он [Ляпунов] этот злой народ [казаков] якобы весь истребит»²⁷. Во время обмена пленными подложную грамоту намеренно передали атаману Сидору Заварзину, через него она попала в подмосковные полки. Для разбора обстоятельств её появления созвали казачий круг, куда вызвали и Ляпунова. Вопреки обещаниям и поручительствам, мятежные казаки убили главного воеводу. Вместе с П.П. Ляпуновым погиб и его «недруг велий» И.Н. Ржевский, пытавшийся сказать казакам: «за посмешно де Прокофья убили. Прокофьевы де вины нет»²⁸.

Согласно «Рукописи Филарета» их тела были положены «во едину гробницу» и «погребены же бысть честно» у церкви Благовещения (Илии пророка) на Воронцовом поле в Москве, а впоследствии перезахоронены в Троице-Сергиевом монастыре.

«…как даст Бог на Московское государство государя»

Гибель организатора земского движения Прокофия Ляпунова 22 июля 1611 года надолго отложила решение главной задачи — освобождения Москвы. Об общей розни и неустройстве в земских делах говорилось в статье «Нового летописца» с красноречивым названием «О разъезде ратных людей ис-под Москвы»: «под Москвою ж бяше нестроение великое и ратным людем от казаков гонение и теснение великое, ноипаче же от Понизовых казаков; и царя Василия лаяху и позоряху. Ратные же люди не можаху терпети лаи государи своему и своего нестерпимого позору, отойдоша вси от Москвы прочь, койждо по своим градом»²⁹.
О переменах под Москвой сказано и в «Карамзинском хронографе»: «И после Прокофьевы смерти столники и дворяне, и дети боярские городовые ис-под Москвы розъехались по городом и по домом своим, бояся от Заруцкаго и от казаков убойства». Однако далее автор хронографа писал не о конце ополчения, а о продолжении службы дворян, уезжавших из-под Москвы на воеводства и «по приказом»³⁰. В подмосковных полках продолжали жить «москвичи торговые и промышленные, и всякие чёрные люди», работали Разрядный, Поместный, Печатный и другие приказы, из городов и уездов присылали корм для войска. Однако теперь в Первом ополчении преобладали те, кто раньше служил Лжедмитрию II, был «в воровстве в Тушине и Калуге»³¹.
Сохранившиеся документы подтверждают перемены в составе ополчения, указанные автором «Карамзинского хронографа». С конца июля 1611 года прежних дьяков из подмосковных полков разослали по городам, а управление приказами перешло к бывшим тушинцам. Например, во главе Поместного приказа встали дьяки Ф. Шушерин и П. Третьяков³². Наиболее заметным новшеством в делопроизводстве подмосковных приказов стало использование земской печати. В документах стали указывать, что «к сей грамоте бояре и воеводы князь Дмитрей Тимофеевич Трубецкой да Иван Мартинович Заруцкой велели земскую печать приложить»³³.

Символика земской печати — одноглавый орёл — подчёркивала сосредоточение власти в руках «земли»³⁴, хотя при решении поместных дел сохранялась оговорка: «как даст Бог на Московское государство государя».

Два главных воеводы, князья Трубецкой и Заруцкий, продолжили осаду столицы «по воротам» Белого города. В июле 1611 года подмосковные полки получили серьёзное подкрепление от «Понизовой рати» во главе с казанским воеводой боярином В.П. Морозовым, «а с ним пришли казанцы и свияженя и казанских пригородов дворяне и дети боярские, и головы стрелецкие с приказами с стрельцами и служилые князи и мурзы и татаровя»³⁵. Эти отряды, «советався с атаманы и казаки, которые стоят под Москвою», помогли отвоевать Новодевичий монастырь, имевший важное стратегическое значение на пути из Москвы в Смоленск. Однако между новыми и старыми отрядами ополчения возник конфликт, основанный на прежних противоречиях сторонников царя Василия и Лжедмитрия II.
В полках Первого ополчения появились и многие дворяне «городов от Литовской украйны» и Северщины — участники неудавшегося восстания, потерявшие свои земли после взятия Смоленска королём Сигизмундом. По приговору Трубецкого и Заруцкого смоленским дворянам выделили дворцовые земли в Арзамасском уезде, куда они и отправились из-под Москвы. Однако крестьяне отказались исполнять распоряжения земского правительства, дело дошло до военного противостояния «смольян» и «дворцовых мужиков», поддержанных арзамасскими стрельцами³⁶.
После гибели Прокофия Ляпунова ополчение стало терять достигнутое в боях с польско-литовским гарнизоном преимущество. 28 июля 1611 года сапежинцы, воевавшие вокруг Троице-Сергиева монастыря, Александровской слободы, Переславля-Залесского и Ростова, получили известия, «что московиты… отбили все стены Белого города около Москвы и нашим воротам перекрыли»³⁷.

В воскресенье, 25 августа, состоялось новое крупное сражение «с двух сторон на стенах, и в поле». По словам гетманских секретарей, «неприятель понёс большой урон, ибо в поле врагов убито до тысячи человек, и ворота наши взяли и сожгли, московитов, закрывшихся в крепости, вырубили и другой башней также овладели; однако всё это пришлось затем оставить» (начиная с прихода Сапеги основные бои с переменным успехом шли за обладание Никитскими и Тверскими воротами)³⁹. В разгар переговоров об уплате жалованья своему войску гетман Сапега заболел и вынужден был уехать в Москву. Его смерть 4 (14) сентября 1611 года привела к тому, что одна часть сапежинцев продолжила службу в составе польско-литовского гарнизона за «стенные деньги» (оборону московских укреплений, осаждавшихся подмосковными полками), а другая отошла от Москвы.

Первый "Хоткеевич приход"

Важной вехой в истории противостояния подмосковных полков со сторонниками короля Сигизмунда стал приход в столицу гетмана Яна Карла Ходкевича. Назначенный королём ведать московские дела, гетман подошёл к Москве через десять дней после смерти Сапеги. В ополчении давно ожидали его прихода, поэтому приготовили «встречу». Китай-город обстреляли «калёными ядрами», и сильный пожар нанёс урон московскому гарнизону, заставив побросать награбленное имущество. Об ожесточённых боях с гетманом, наступавшим от Спасо-Андроникова монастыря, писал автор «Нового летописца»⁴⁰.

События, связанные с «Хоткеевичевым приходом», подтверждают, что остававшиеся под Москвой земские силы продолжали оказывать давление на столицу.

Ополчение защищало уезды Московского государства от «внутренней» войны с польско-литовскими войсками. Однако земские войска по-прежнему нуждались в средствах. В грамотах от имени бояр и всех чинов, служивших в ополчении, жителей городов и уездов просили прислать к Москве денег «кому сколько мочно», чтобы «ратные люди от Москвы для нужи и голоду не разошлися»; «ратные люди приходят к бояром с великим шумом, что озябли и голодни, и на сторожу не идут, а дать им нечево». Сохранился целый комплекс материалов об организованном в ополчении осенью 1611 года сборе шубных кафтанов, что свидетельствует о намерении оставаться под Москвой⁴².
В ополчении продолжали служить многие представители высших чинов Двора, записанные по «московскому списку», и уездные дворяне, о чём свидетельствует список полка кн. Д.Т. Трубецкого от 2 ноября 1611 года. В этом документе упоминается несколько десятков имён стольников, стряпчих, московских дворян, жильцов и детей боярских «из городов», «которые были на земской службе». Осенью 1611 года в полку Трубецкого служили стольники Т.В. Измайлов и воеводы отдельных отрядов Первого ополчения М.А. Вельяминов и И.С. Погожий. В ополчении находились братья стольники И.П. Шереметев (позже его обвиняли в расправе над Ляпуновым)⁴³ и бывший брянский воевода В.П. Шереметев, приехавший в подмосковные полки в сентябре 1611 года.
В перечне служилых людей полка кн. Трубецкого встречаются имена представителей многих московских дворянских родов. «Приехали с бояры» и служили потом «без съезду» в ополчении дворяне и дети боярские из Рязани, калужских «городов» — Алексина, Боровска, Козельска, Лихвина, Мещовска, а также Брянска и Смоленска. 12 из 17 упомянутых в списке полка кн. Трубецкого дворян Заокских городов — бывшие «осадные московские сидельцы царя Василия Шуйского», не служившие ранее Лжедмитрию II, но оставшиеся под Москвой⁴⁴.
К январю 1612 года власть подмосковного боярского правительства признавали около 45 городов. Поддержку ополчению оказывали Вологда, Поморье и земли Строгановых; грамотам и указам, рассылавшимся из ополчения, подчинялись в Украинных, Рязанских, Заоцких и Северских городах (Тула, Орёл, Кромы, Переславль-Рязанский, Калуга, Путивль). В ближайшем Подмосковье контролировались Серпухов, Зарайск и Коломна, где был устроен «двор» Марины Мнишек с сыном царевичем Иваном Дмитриевичем. На северо-западе боярское правительство Трубецкого и Заруцкого признавали Торопец, Великие Луки, Невель и Псков⁴⁵.

«…стояли под Москвою полтора года»

Тем временем в Нижнем Новгороде шло формирование нового Второго ополчения под руководством кн. Д.М. Пожарского и К. Минина, изначально не вступавшего в открытый конфликт с подмосковными боярами. В Нижнем Новгороде продолжали служить воеводы Первого ополчения — князья В.А. Звенигородский и А.С. Алябьев. Титул, использованный в наказах кн. Д.М. Пожарского, включал упоминание о боярах в подмосковных полках: «Великие Росийские державы Московского государьства бояр и воевод и столника и воеводы князя Дмитрея Михайловича Пожарского с товарищи».

«Нижегородские послы у князя Дмитрия Пожарского». Художник Василий Савинский. 1882 год

Свидетельства формальной поддержки подмосковного правительства присутствуют в переписке кн. Пожарского с курмышским воеводой С.В. Елагиным, где говорилось о сборе ратных людей в поход «под Москву против польских и литовских людей»: Нижегородское ополчение не сразу стало претендовать на первенство в земском движении⁴⁶.
Все изменилось, когда 3 марта 1612 года под Москвой было организовано целование креста Лжедмитрию III (Псковскому вору)⁴⁷. От поддержки ему скоро отказались, но эта присяга подтвердила подозрения в том, что конечной целью части прежних тушинцев и казаков в Первом ополчении оставалась борьба за своих самозванных кандидатов в цари.

Начался массовый переход служилых людей из подмосковных полков к князю Пожарскому.

Представление о том, как это происходило, даёт история переславльского воеводы А.Ф. Палицына. Недавний герой боёв под Троицей отказался поддержать присягу атаманов и казаков «вору Сидорку, которой называетца царём Дмитреем», и обратился с посланием к Пожарскому. Главный воевода Нижегородского ополчения подтвердил, что новое земское движение не поддерживает самозванцев и добивается избрания царя «всею землёю»: «а у нас, господине, во всех Понизовых и Поморских городех совет на том, что нам стоять единодушно за православную крестьянскую веру, и Маринки и сына её и нового вора Сидорка на государства не хотети, а обирать государя всею землёю, ково Бог даст»⁴⁸.
С момента прихода Второго ополчения из Нижнего Новгорода в Ярославль в конце марта — начале апреля 1612 года появились два центра земской власти: правительство бояр под Москвой и новый «совет всея земли» в Ярославле. Они имели одну цель — освобождение столицы от врага, но пришли к ней разными путями.

Земские силы во главе с Кузьмой Мининым и князем Дмитрием Пожарским учли ошибки Прокофия Ляпунова: они действовали более основательно, не доверяя атаману Заруцкому и «вольным казакам».

После неудачного покушения на кн. Пожарского в Ярославле, организованного Заруцким, последний со своими сторонниками ушёл из-под Москвы, что стало признанием проигрыша казаков. Другая часть Первого ополчения, остававшаяся под Москвой в полку кн. Трубецкого, ещё сыграла свою роль в дальнейшей освободительной борьбе. После знаменитого боя с войском Ходкевича, объединившись с Нижегородской ратью, она участвовала в освобождении Москвы⁴⁹. Заслуги боярина кн. Д.Т. Трубецкого были особо отмечены в «Утверждённой грамоте» об избрании царя Михаила Фёдоровича упоминанием о ратных людях, которые «стояли под Москвою полтора года»⁵⁰.