Противоречия роста: гуманитарное знание в СССР в 1960–1970–х годах

Идеология vs профессионализация

Строго говоря, такая утилитарная позиция не являлась абсолютно уникальной, поскольку любой политический режим старается использовать силу знания для упрочения своего положения². Но в Советском Союзе контроль достигал более высокого уровня за счёт политической монополии коммунистической партии, существования только одного, государственного, источника финансирования науки и стремления утвердить «единственно правильное» марксистско-ленинское учение. Велика была роль цензуры всех уровней в контроле над гуманитарными науками.
После заметных послаблений второй половины 1950-х — первой половины 1960-х годов уже вскоре были сделаны важные шаги по усилению контроля. Усиливалась многоуровневая цензура, появлялись её новые структуры. Так, в 1967 году по инициативе председателя Комитета государственной безопасности СССР (1967–1982) Ю.В. Андропова при КГБ было создано 5-е управление во главе с Ф.Д. Бобковым, задачей которого была борьба с «идеологическими диверсиями»³. Одним из главных объектов внимания стала научная и творческая интеллигенция. Помимо институциализированной цензуры, большую роль играли самоцензура и контроль со стороны коллег.

Стоит отметить: казалось бы, в монолитной стене советской цензуры существовали многочисленные лазейки и способы её обхода, но это не отменяло её сдерживающую роль в развитии гуманитарной науки. Зачастую научное новаторство заключалось лишь в расширении разрешённых тем или персоналий.

В этой ситуации советские гуманитарные науки не могли похвастаться такими же успехами и международным признанием, как естественнонаучные дисциплины, но и взгляд на них только как на слуг идеологии был бы сильным упрощением.
Идеологическое давление привело к специфическому субдисциплинарному развитию советских гуманитарных наук. В рамках различных дисциплин выделялся круг специальностей, обладающих высоким входным барьером: требованием знания иностранных (в том числе древних) языков, хорошего владения литературой и терминологией, компетентности в негуманитарных науках и т. д. Попадание дилетантов в эти субдисциплинарные сообщества не было исключено полностью, но всё же сводилось к минимуму. И, напротив, такие направления, как, например, история партии, часто становились прибежищем для карьеристов в силу низкого входного барьера, нередко ограничивавшегося «правильной» анкетой.
Это не означает, что в советской гуманитарной науке существовали «оазисы», свободные от идеологии. Стремление учёных сделать ставку на профессионализацию и элитаризацию ряда научных направлений не освобождало гуманитарное знание от использования в пропагандистских целях.

Структурные перемены, организационные новации

В институциональном плане советская гуманитаристика развивалась на многочисленных факультетах вузов, в институтах АН СССР, в НИИ автономных ССР. Значительную роль играли высшие партийные школы (ВПШ), занимавшиеся подготовкой руководящих партийных и государственных кадров, и Академия общественных наук (АОН) при ЦК КПСС. Также существовала разветвлённая сеть университетов марксизма-ленинизма. К середине 1970-х годов их насчитывалось более трёхсот пятидесяти⁴. Помимо образовательной и научно-исследовательской функции, они выполняли и контрольную, осуществляя при необходимости экспертизу научных трудов из вузов и академических НИИ на предмет их идеологической верности. Главным центром изучения и издания трудов классиков марксизма-ленинизма, исследования истории партии, а также контроля идеологической чистоты оставался Институт марксизма-ленинизма (ИМЛ).

Памятник В.И. Ленину в здании ИМЛ. Москва. 1970-е годы. Фото Виктора Ахломова

Стоит отметить, что нередко осторожными защитниками учёных выступали занимавшие умеренную позицию члены ЦК КПСС — П.Н. Федосеев, на протяжении продолжительного времени являвшегося вице-президентом АН СССР по общественным наукам, и секретарь ЦК КПСС Б.Н. Пономарёв. Большую помощь недогматически мыслящим учёным-гуманитариям оказывал влиятельный сотрудник Международного отдела ЦК КПСС А.С. Черняев. Региональные вузы и НИИ сталкивались с тем, что важные кадровые назначения приходилось согласовывать и с местными партийными властями.

Достаточно сложная институциональная организация советской гуманитарной науки способствовала созданию своеобразной системы сдержек и противовесов, создавала пространство для лавирования. В случае конфликтов можно было апеллировать к разным институциям и искать помощи их руководителей.

Даже партийные органы контроля не представляли собой идеологический монолит. Внутри них были как консерваторы, так и сторонники либерализации. Широко была известна следующая шутка: «Власть у нас хоть и однопартийная, зато многоподъездная».
В позднесоветское время, когда коммунистическая идеология потеряла значительную часть своего мобилизационного потенциала и ритуализировалась, навешивание идеологических клише всё больше отражало не реальные идейные споры, а служило камуфляжем в административной борьбе.

Экспертное сообщество против догматизма

Большую роль играла интегрированность руководителей крупнейших институтов во властные структуры. Возник феномен учёного-политика, одновременно обладающего научным авторитетом и оказывающего влияние на принятие важнейших политических решений. В государственных органах апеллировали к опыту США, где в 1950–1960-е годы можно было наблюдать рост роли исследовательских центров в разработке внешней и внутренней политики⁸.

Важным каналом связи между интеллектуальной и партийно-государственной элитой были дети высокопоставленных партийных бонз, работавшие в самых престижных институтах общественно-политического профиля и в редакциях важнейших журналов.

Через них можно было решать некоторые вопросы на личном уровне. Кроме того, наличие таких кадров укрепляло статус НИИ и положение директора в глазах номенклатуры⁹.

АКАДЕМИК АН СССР, ДИРЕКТОР ИНСТИТУТА МИРОВОЙ ЭКОНОМИКИ И МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ АН СССР АНУШАВАН АРЗУМАНЯН. 1957 ГОД. ФОТО АЛЕКСАНДРА ЧЕПРУНОВА / РИА НОВОСТИ

Особое положение среди НИИ занимал ИМЭМО, основанный в 1956 году специалистом по политической экономии А.А. Арзуманяном (с 1962 года — академик АН СССР) при поддержке А.И. Микояна (члена Политбюро ЦК КПСС и первого заместителя главы правительства СССР). Целью института было объединение теоретических исследований и практики для анализа текущих мировых процессов. После смерти Арзуманяна в 1966 году директором института стал Н.Н. Иноземцев, выпускник МГИМО, доктор исторических наук (с 1981 года — член ЦК КПСС), занимавший этот пост до своей кончины в 1982 году. Он придерживался социалистических идеалов и считал, что советское общество необходимо совершенствовать при помощи реформ сверху, а потому особое внимание уделял привлечению внимания руководителей страны к текущим проблемам и их научному анализу. При новом директоре ключевым направлением работы ИМЭМО стала регулярная подготовка прогнозов развития СССР и мира, которые Н.Н. Иноземцев старался направлять непосредственно верхушке советских руководителей, минуя отделы ЦК¹⁰. В прогнозах особый акцент делался на необходимости учёта фундаментальных изменений в капиталистической экономике в связи с научно-технической революцией, рекомендовалось придерживаться курса на разрядку напряжённости в международных отношениях и т. д.

ДИРЕКТОР ИНСТИТУТА МИРОВОЙ ЭКОНОМИКИ И МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ АН СССР
АКАДЕМИК НИКОЛАЙ ИНОЗЕМЦЕВ И ДИРЕКТОР КОРОЛЕВСКОГО ИНСТИТУТА МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ
ЭНДРЮ АКИБА ШОНФИЛД (СЛЕВА НАПРАВО) ВО ВРЕМЯ СОВЕТСКО-АНГЛИЙСКОЙ ВСТРЕЧИ ЗА КРУГЛЫМ СТОЛОМ
В ИМЭМО АН СССР. 1976 ГОД. ФОТО НИКОЛАЯ АКИМОВА / ТАСС

С конца 1960-х годов наметилось противостояние между ИМЭМО как научно-исследовательским центром и АОН при ЦК КПСС, а также экономическим факультетом МГУ, сотрудники которых занимали более консервативную позицию. В их среде бытовал хлёсткий штамп — «ИМЭМО — центр ревизионизма»¹¹.
Много у Н.Н. Иноземцева было противников внутри ЦК, и только защита Л.И. Брежнева, ценившего Н.Н. Иноземцева как эксперта, помогала минимизировать давление недоброжелателей¹².
Сильным ударом по позициям ИМЭМО стало дело подпольного социалистического кружка «Молодые социалисты», в который входили сотрудники ИМЭМО А. Фадин, П. Кудюкин и студент ГИТИСа Б. Кагарлицкий. В 1982 году члены кружка были арестованы. Под ударом оказались ИМЭМО и его директор. В 1982 году Н.Н. Иноземцев скоропостижно скончался, далее дело было спущено на тормозах.

Каналы проникновения новых идей

Э.Ю. Соловьёв сочинил шуточную песню, посвящённую сотрудникам ИМРД, в которой подчёркивал стремление молодой интеллектуальной элиты отказаться от догматической версии марксизма-ленинизма:

В 1972 году по инициативе СССР и США в нейтральной Австрии начал работать Международный институт прикладного системного анализа, выступавший площадкой междисциплинарного диалога по насущным проблемам мирового развития между учёными двух систем.
В 1976 году в Москве был открыт Всесоюзный научно-исследовательский институт системных исследований (ВНИИСИ) при Государственном комитете Совета Министров СССР по науке и технике и АН СССР, призванный стать аналогом американской «фабрики мысли» RAND Corporation, занимавшейся консультацией американского правительства и корпораций. Институт возглавил философ, социолог, специалист в области управления Д.М. Гвишиани (академик АН СССР с 1979 года, член зарубежных академий наук, зять А.Н. Косыгина). В институте царила атмосфера максимально возможной свободы, обсуждались самые злободневные проблемы советской и мировой экономики.

Особенностью 1960–1970-х годов стало развитие гуманитарной научной публицистики, отвечавшей на самые актуальные социально-философские вопросы времени.

Целый ряд известных учёных сотрудничал с ведущими литературно-общественными изданиями: «Новым миром», «Наукой и жизнью», «Литературной газетой» и т. д. Как это ни парадоксально, но в публицистической статье, ориентированной на широкие слои интеллигенции, цензура сказывалась слабее, чем в профессиональных изданиях, где приходилось преодолевать не только сопротивление официального цензора, но и бдительность более ортодоксальных коллег. Статьи в популярных журналах способствовали расширению тематических и смысловых «границ дозволенного» в советских общественных науках. В таких публикациях рассматривались проблемы частной жизни человека, сексуальности, этические вопросы медицины, национальная тематика, роль личности в обществе и т. д.

Неформальные институции и «сциентизация» гуманитаристики

Ослабление контроля стимулировало развитие неформальных научных институций. Ещё в начале 1950-х годов можно было наблюдать достаточно активное семинарское движение, корни которого лежали в самой университетской культуре. Власть относилась к подобным неформальным кружкам с подозрением, они выпадали из сложившейся академической иерархии, механизмы контроля которой были давно отлажены. Тем не менее неформальные семинары действовали в среде философов, социологов, лингвистов и филологов.
Большой масштаб приобрело движение научного прогнозирования. Его неофициальным лидером стал социолог Б.Н. Тардов. С 1966 года движение начало институционализироваться, а в его работе в той или иной форме принимали участие статусные учёные и номенклатурные деятели: академики А.М. Румянцев и В.В. Парин, доктор исторических наук И.В. Бестужев-Лада, заместитель председателя Госплана М.Е. Раковский и другие. Часто к работе подключались структуры общества «Знание». Было сформировано Всесоюзное общество научного прогнозирования, регулярно проводившее свои съезды и публиковавшее сборники работ и тезисы выступлений. Своей задачей члены общества видели применение научных методов (в первую очередь системных и кибернетических) прогнозирования и выработку рекомендаций в управлении обществом.

В философии науки под «незримыми колледжами» понимается неформальное объединение учёных, работающих над общей проблемой и поддерживающих между собой научную и личную коммуникацию.

Это понятие было хорошо известно советским учёным, но его использовали с известной долей осторожности, поскольку неформальные сообщества, несмотря на их реальное распространение, в советской науке не приветствовались. Разбирательство вызвало письмо ростовского профессора В.Д. Кивенко, в котором критиковались известные философы науки М.К. Петров и В.Е. Давидович, опубликовавшие ещё в 1967 году статью, посвящённую, помимо прочего, и проблеме «незримых колледжей». В Отделе науки и учебных учреждений ЦК КПСС данную концепцию признали вредной, поскольку в ней якобы проводятся апология господства узкой группы интеллигенции и критика, даже отрицание, оформленных научных институтов¹⁵. Несмотря на официальное осуждение, неформальные научные сообщества играли видную роль в развитии советской науки.

Лауреат Нобелевской премии по физике 1962 года, академик АН СССР Лев Ландау. 1966 год.
Фото Юрия Сомова / РИА Новости

Важной чертой развития мировой гуманитаристики второй половины XX столетия стало применение кибернетики и математических методов исследования. Обращение к математическим методам и ЭВМ советскими учёными-гуманитариями определялось не только их очевидной эффективностью, мировой модой, но и желанием разрешить знаменитый спор «физиков» и «лириков»¹⁶ при помощи сциентизации гуманитарного знания, и тем самым повысить в глазах физиков статус наук «неестественных» (так гуманитарные науки называл Л.Д. Ландау, «идеологические» науки он называл «противоестественными»). Очевидно было и стремление части учёных снизить при помощи внедрения точных методов высокий уровень идеологизации общественных наук в СССР. Существовала иллюзия, что цифры будут говорить сами за себя, разрушая тем самым идеологические рамки.

«Физики», «лирики» и «кибернетизация» науки

Большую роль в популяризации кибернетики среди гуманитариев сыграл последовательный сторонник «кибернетизации» науки математик А.А. Ляпунов. Особенно активно новые методы начали осваивать лингвисты. Московский математик и лингвист В.А. Успенский рассматривал кибернетику в качестве метанауки. В середине 1950-х годов на филологическом факультете МГУ В.В. Ивановым и В.А. Успенским был организован семинар по математической лингвистике.
В середине 1950-х годов А.А. Ляпунов привлёк к разработкам методов машинного перевода филологов из МГУ П.С. Кузнецова и А.А. Реформатского¹⁷. Машинный перевод являлся актуальным направлением работы, поскольку возвращение советской науки на международную арену требовало перевода большого массива научных текстов, с чем обыкновенным переводчикам справиться было трудно. Ряд филологов (например, Э.А. Макаев, Ю.В. Рождественский и др.) выражали опасение, что внедрение новых методов приведёт к потере «гуманитарного начала»¹⁸…
Большие надежды возлагались на машинную дешифровку древних языков. Но первая же сенсация оказалась дутой. В новосибирском Академгородке под эгидой Института математики СО АН СССР Ю.Г. Косарев, В.А. Устинов и Э.В. Евреинов провели дешифровку письма майя. В 1961 году полученные ими результаты были представлены как едва ли не сенсационные на специализированной конференции по машинному чтению текстов. Через некоторое время выяснилось, что они не дают ничего принципиально нового по сравнению с дешифровкой, предложенной Ю.В. Кнорозовым¹⁹.
В области исторических наук лидером в разработке и внедрении количественных методов стал доктор исторических наук И.Д. Ковальченко (академик АН СССР с 1987 года). С конца 1960-х годов под его руководством при АН СССР работала Комиссия по применению математических методов и электронно-вычислительных машин в исторических исследованиях. В 1970-х годах в различных вузах СССР появились лаборатории квантитативных исторических исследований²⁰.

Активно математические методы проникали и в экономические исследования, в чём виделась возможность отойти от идеологизированной политэкономии, где всё ещё сильны были установки сталинского времени.

В 1958 году по инициативе академика В.С. Немчинова начала работать лаборатория экономико-математических методов. На её основе в 1963 году был открыт Центральный экономико-математический институт АН СССР (ЦЭМИ), главной задачей которого стало внедрение математических методов и ЭВМ в исследования экономики.

ЧЛЕН-КОРРЕСПОНДЕНТ АН СССР, ЭКОНОМИСТ, МАТЕМАТИК АБЕЛ АГАНБЕГЯН. 1967 ГОД
ФОТО ЮРИЯ КОРОЛЁВА / РИА НОВОСТИ

Лидерами во внедрении математических методов стали учёные новосибирского Академгородка, среди которых был и будущий нобелевский лауреат Л.В. Канторович. К началу 1960-х годов в рамках единственного общественно-гуманитарного учреждения Академгородка, Института экономики и организации промышленного производства СО АН СССР, существовал отдел гуманитарных исследований, куда входили и специалисты по археологии и истории. Внутри института к середине 1960-х вспыхнул острый конфликт между политэкономистами «старой закалки» во главе с директором Г.А. Пруденским и сторонниками применения математических методов и ЭВМ в экономических исследованиях во главе с А.Г. Аганбегяном (член-корреспондент АН СССР с 1964 года, академик АН СССР с 1974 года), которого поддерживал руководитель Академгородка М.А. Лаврентьев. Но поскольку главный патрон М.А. Лаврентьева, Н.С. Хрущёв, был смещён в 1964 году, у противников Лаврентьева и Аганбегяна появилась возможность активно апеллировать к новосибирским и московским партийным органам.
В конце концов конфликт закончился победой А.Г. Аганбегяна, при этом ситуацией воспользовались представители общественных и гуманитарных дисциплин (в том числе археологи и историки), акцентируя внимание комиссий, направленных для разбора ситуации, на «зажиме» их научных направлений со стороны «естественников». В результате было рекомендовано организовать несколько отдельных институтов общественно-гуманитарного профиля. Так и появился в 1966 году Институт истории, филологии и философии (ИИФФ) СО АН СССР. Со стороны партийных органов создание общественно-гуманитарных институтов рассматривалось как инструмент повышения в Академгородке роли «идеологических» дисциплин в противовес строптивым технократам-естественникам²¹.

Филология и лингвистика — от эмпирики к теории

Одной из особенностей развития послесталинского советского литературоведения было стремление уйти от излишней идеологизации, от упрощённого классового подхода к анализу литературного процесса. В этой связи можно было наблюдать историзацию литературоведения, когда важнее были не теоретические поиски, а историческая реконструкция развития литературы. Акцент делался на эмпирические исследования, большое внимание уделялось архивным разысканиям, составлению библиографий и т. д.²²
Стремление уйти от традиционной филологии как неточного, интуитивного и в конечном счёте идеологизированного знания стало лозунгом Тартуско-московской семиотической школы, группировавшейся вокруг профессора университета г. Тарту Ю.М. Лотмана и профессора МГУ Б.А. Успенского. Истоки школы принято искать в наследии Ю.Н. Тынянова, В.Б. Шкловского, В.Я. Проппа, разрабатывавших формальный метод в отечественном литературоведении. Серьёзное влияние оказал и модный тогда в мировой науке структурализм. В центре исследований школы находился литературный текст как знаковая (семиотическая) система. По мнению Ю.М. Лотмана, текст не существует сам по себе, он является частью культуры в её историческом контексте, поэтому понимание литературного памятника невозможно без прочтения культурных кодов его эпохи. Важной составляющей исследовательской программы Тартуско-московской школы была междисциплинарность. В 1964–1970 годах регулярно проводились «Летние школы по вторичным моделирующим системам»²³ и выпускались «Труды по знаковым системам».
Наиболее ярко советская версия структурализма воплотилась в фундаментальной энциклопедии «Мифы народов мира» (в 2 томах, 1980), главным редактором которой выступил этнограф, религиовед, доктор исторических наук С.А. Токарев, его заместителем был основатель исследовательской школы теоретической фольклористики, доктор филологических наук Е.М. Мелетинский. В энциклопедии красной нитью проходила идея о структурном единстве мифологии как формы культуры. Значительно дополненная энциклопедия вышла вторым изданием в 1987–1988 годах и была удостоена Государственной премии (1990).

Философ, культуролог, кандидат филологических наук Михаил Бахтин работает над рукописью. 1971 год. Фото Валерия Шустова / РИА Новости

Настоящим событием в отечественной и мировой науке стало новое «открытие» идей философа, литературоведа, теоретика европейской культуры и искусства М.М. Бахтина после публикации в 1965 году его книги «Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса». По воспоминаниям историка А.Я. Гуревича, книга произвела впечатление «разорвавшейся интеллектуальной бомбы»²⁴. В ней проводилась концепция средневековой «народной культуры» как антитезы культуры «высокой». Оба пласта культуры находятся в сложном противостоянии и взаимодействии. В противовес категориальному аппарату истмата вводился целый пласт новых культурологических понятий: хронотоп, карнавализация, развенчание, площадное слово, гротескный реализм...
Особый интерес вызвала концепция «смеховой культуры» как формы социокультурного протеста низов против господствующих слоёв. Востребованной оказалась и разработанная М.М. Бахтиным ещё в 1920-х годах концепция диалога, в которой текст рассматривается как пространство диалога, полифонии.

Помещённая в широкий гуманитарный контекст концепция развития культуры как процесса перманентного диалога заняла прочные позиции в мировой науке.

М.М. Бахтин оказал огромное влияние на развитие так называемой новой культурной истории, став одним из самых влиятельных мировых мыслителей²⁵.
Методологию М.М. Бахтина использовал и крупнейший в СССР специалист по теории, истории литературы и культуры Древней Руси Д.С. Лихачёв (академик АН СССР с 1970 года). За книгу «Поэтика древнерусской литературы» он был награждён в 1969 году Государственной премией СССР. Его работы сыграли важную роль в увлечении советской интеллигенции древнерусской культурой. Совместно с литературоведами и культурологами А.М. Панченко (академик РАН с 1991 года) и Н.В. Понырко он выпустил в 1984 году книгу «Смех в Древней Руси». Высокие награды и широкое признание в обществе способствовали тому, что Д.С. Лихачёв, пользуясь своим авторитетом и связями, играл роль заступника, помогая людям «тихой дипломатией»²⁶.
В 1960–1970-е годы динамично развивалась социология литературы, изучавшая не столько писателя, сколько читателя и его читательское поведение. Большую роль в развитии социологии литературы сыграл писатель В.Я. Канторович, под редакцией которого (совместно с литературоведом Ю.Б. Кузьменко) в 1968 году вышла книга «Советский читатель: Опыт конкретно-социологического исследования»²⁷.

Окончание см. в Вестнике «Воронцово поле», 2024, № 1.