ФЁДОР ШАЛЯПИН: Из Суконной слободы к вершинам искусства
Фёдор Шаляпин. 1920-е годы
ТАТЬЯНА КИРЕЕВА
С живописных портретов Фёдора Ивановича Шаляпина смотрит на нас роскошный барин — вальяжный красавец, гений, добившийся мирового признания. Меж тем путь великого артиста к вершинам славы был непростым, а мог и вообще не состояться, если бы не огромное упорство Шаляпина и помощь людей, разглядевших его талант...
Его «университеты»
Он родился в 1873 году в Казани, в бедной семье писаря уездной земской управы из Суконной слободы. Самое светлое, что вынес из детства, — сказания и народные песни, их рассказывала и пела за работой мать. Ей подпевали соседки, бывавшие в гостях, тем скрашивая свою трудную жизнь. Петь щемяще грустные, залихватски весёлые, но обязательно душевные песни было принято в этой среде, песни согревали души измученных тяжким трудом людей.
Отец Фёдора пил, с годами всё чаще, и в пьяном угаре избивал мать. Мальчику тоже доставалось. В Суконной слободе нравы были жестокими, а пить и бить было своеобразной формой «досуга». Воспитание тоже было суровым, как и сама жизнь — впроголодь, на грани нищеты.
Дом Шаляпиных в Суконной слободе. У дома стоит Фёдор Иванович. Начало 1900-х годов
В 1881 году Фёдор поступил в Четвёртое городское приходское училище, но уже в 1882 году отец, решив, что пора ему учиться «настоящему делу» и помогать семье, отдал мальчика в ученье крёстному Фёдора — сапожнику. Тот был добр к крестнику и не лютовал. Это вызвало у отца подозрения — мол, так ничему не научится, и он отдал сына к другому мастеру. Сапожная наука вбивалась оплеухами, приходилось таскать тяжести, мести, убирать и иногда подшивать, подбивать подошвы. Этому делу он сносно научился.
Фёдор Шаляпин с отцом и братом Василием. Конец 1890-х годов
После сапожной «науки», в том же 1882 году, Фёдор возобновляет свое обучение — теперь в Шестом городском начальном училище Казани. В этот период он начал петь в церковном хоре регента
В 11 лет он случайно с ребятами попал в театр. Ставили пьесу
В мае 1885 года Шаляпин окончил училище, получив высший балл. В том же году отец устроил Фёдора учеником в открывшееся ремесленное училище в Арске — обучаться ремеслу столяра и переплётчика. Но уже через несколько месяцев из-за болезни матери Шаляпин вынужден был вернуться в Казань и там поступить писарем в Казанскую уездную управу.
Но что для подростка, пленённого музыкой и сценой, этот унылый труд?! В 1890 году семья решила переехать в Астрахань, но там дела пошли ещё хуже… И вот Фёдор снова поёт в церковном хоре. С огромной радостью и воодушевлением поступает в антрепризу
Романс «Очи чёрные» в исполнении
Ф.И. Шаляпина
На корабле он пел матросам, и те кормили его, работал в портах грузчиком, получая скудные копейки. Жизнь носила его из города в город, пока наконец его не взяли хористом в труппу антрепренёра
Вторая половина XIX века
Скитался, иногда не ел по нескольку дней, в один из горьких моментов пришла мысль о самоубийстве... Тощий, оборванный, почти отчаявшийся — таким попал он в Тифлис. И там в 1892 году удача привела его к бывшему артисту Большого театра Дмитрию Андреевичу Усатову, талантливому и умному педагогу. Опытный певец и музыкант сразу оценил талант Фёдора, предложил ему бесплатные занятия и организовал стипендию на время обучения — 10 рублей в месяц! Первый учитель, глубоко порядочный и чуткий человек, открыл Шаляпину путь на большую сцену. При содействии Усатова он входит в тифлисский музыкальный кружок, участвует в любительских драматических и оперных спектаклях.
Болезненно худой, но счастливый, Фёдор горел сценой и делал всё: работал грузчиком, сколачивал декорации, убирал сцену и, конечно, пел. Позже Усатов помог ему устроиться в Тифлисский оперный театр, где Фёдор Шаляпин добился первой благосклонности публики, и это окрылило его.
Обучение у опытного педагога, участие в постановках, жизнь при театре наконец наполнили смыслом его существование. Набравшись опыта, с благословения своего учителя он отправился в Москву, где в Театральном агентстве Е.Н. Рассохиной подписал договор с антрепренёром
Санкт-Петербург. 1895 год
В столице молодой Шаляпин остро чувствует свою провинциальность, борется с волжским окающим говором, учится у опытных оперных артистов умению держать себя на сцене, работе с голосом. Постоянно анализирует увиденное и услышанное, поёт везде, куда зовут, работает над собой. Ни бедность, ни жизнь в сырых подвальных каморках не поколебали его веру в себя, его одержимость искусством. Привычка к тяжёлой жизни в Суконной слободе помогла певцу выжить и в столице.
Публика Санкт-Петербурга вскоре оценила его удивительный голос. В газетах начали появляться положительные отзывы, и в 1895 году Фёдор Шаляпин был приглашён в Мариинский императорский театр
(в 1918–1921 годах он станет его руководителем)…
«Пелось как-то само собою»
В жизни этого удивительного человека было несколько встреч, которые кардинально меняли его жизнь. Судьбоносным стало знакомство в 1897 году с Саввой Мамонтовым, тот предложил ему место солиста в Русской частной опере и огромные гонорары. Фёдор Иванович переехал в Москву. Шаляпин мечтал соединить оперу и драму — Мамонтов дал ему такую возможность. Именно в Москве Шаляпин предлагает новое прочтение ролей Ивана Грозного и Бориса Годунова. Это был ошеломляющий успех! Внимание к деталям, желание отточить смысл образа привели певца к трудам знаменитого историка В.О. Ключевского — надо было серьёзно познакомиться со своими героями. Шаляпин вошёл в столичный круг художников и писателей. Совместная работа с Сергеем Рахманиновым стала шаляпинской «консерваторией».
Фёдор Шаляпин и Сергей Рахманинов. Италия. 1900 год
Удивителен путь Шаляпина — от нищеты и невежества к высотам мирового искусства через труд, боль и непрестанное самообразование, чтение, обдумывание нового опыта. Постоянный творческий поиск. Он привнёс на сцену новую манеру исполнения: в отличие от итальянских оперных артистов, для которых важна была главным образом красота звука, Фёдор Иванович считал высшей целью певца выразительность, осмысленность пения и глубокое раскрытие образов своих героев.
Фёдор Шаляпин в роли Олоферна в опере Александра Серова «Юдифь». Конец 1890-х годов
После оглушительного успеха в Русской опере Мамонтова была успешная работа в Большом театре и снова в Мариинском, были гастроли в Европе, где искусству замечательного русского артиста и певца рукоплескала публика лучших сцен мира… Его Иван Грозный в опере
Созданные им на сцене роли изменили мировое оперное искусство, вдохнув в него русский колорит, обогатив особым чувством историзма в восприятии литературного материала. Талант певца, постоянная работа над собой, культурная интуиция, наконец, счастливые встречи с единомышленниками и помощниками на творческом пути — всё это сформировало феномен Шаляпина. Лучше всего об этом ощущении свободы и новизны своего оперного творчества рассказал сам великий певец в своих воспоминаниях, на забывая с благодарностью отметить роль того, кто помог его творческой реализации: «Теперь, когда Мамонтов предоставил мне право работать свободно, я тотчас начал совершенствовать все роли моего репертуара: Сусанина, Мельника, Мефистофеля и т. д. Мне никто не мешал, меня не били по рукам, говоря, что я делаю не те жесты… Как будто цепи спали с души моей!»
Художник Борис Кустодиев. 1922 год
Песня «Эй, ухнем!» в исполнении
Ф.И. Шаляпина
Но и на вершине сценической славы Шаляпин никогда не забывал об истоках собственного музыкального таланта, восходивших к народной песенной стихии, к культуре хорового пения. «Я считаю знаменательным и для русской жизни в высокой степени типичным, что к пению меня поощряли простые мастеровые русские люди и что первое моё приобщение к песне произошло в русской церкви, в церковном хоре. Между этими двумя фактами есть глубокая внутренняя связь. Ведь вот русские люди поют песню с самого рождения. От колыбели, от пелёнок. Поют всегда. По крайней мере, так это было в дни моего отрочества. Народ, который страдал в тёмных глубинах жизни, пел страдальческие и до отчаяния весёлые песни.
...А как хорошо пели! Пели в поле, пели на сеновалах, на речках, у ручьёв, в лесах и за лучиной. Одержим был песней русский народ, и великая в нём бродила песенная хмель…
Пелось как-то само собою. Певал я часто с матушкой моей, она была очень милой домашней песельницей. Голос был простой, деревенский, но приятный. И мы часто голосили с ней разные русские песни, подлаживая голоса. Пелось мне, говорю, само собою, и всё, что пело, меня привлекало и радовало».
Фёдор Шаляпин после спектакля. 1910-е годы
Урок Ключевского
Художник Владимир Шервуд. 1894 год
В оперных спектаклях на исторические темы Фёдор Иванович был особенно внимателен к литературному материалу источника, бесконечно требователен к себе как к актёру и певцу, искал стилистически точные интонации и жесты, способные приблизить к зрителю картины ушедших эпох с их страстями, трагедиями, героикой. В интереснейших и талантливо написанных воспоминаниях о своих «сорока годах на театрах» (ещё один пример того, что если человек талантлив, то во всём) Шаляпин на скрывал переживаний — вплоть до отчаяния, когда образ исторического персонажа не давался ему сразу, требуя особой проработки, чутья, знаний. И тем сильнее была его благодарность тем, кто помогал ему открыть секрет «исторического» перевоплощения.
Яркий пример этому находим во фрагменте мемуаров, посвящённом встрече Фёдора Ивановича Шаляпина с Василием Осиповичем Ключевским и тому уроку, который преподал выдающийся отечественный историк талантливейшему отечественному артисту.
«Если персонаж вымышленный, творение фантазии художника, я знаю о нём всё, что мне нужно и возможно знать из партитуры, — он весь в этом произведении. Побочного света на его личность я не найду. И не ищу. Иное дело, если персонаж — лицо историческое. В этом случае я обязан обратиться ещё к истории. Я должен изучить, какие действительные события происходили вокруг него и через него, чем он был отличен от других людей его времени и его окружения, каким он представлялся современникам и каким его рисуют историки. Это для чего нужно? Ведь играть я должен не историю, а лицо, изображённое в данном художественном произведении, как бы оно ни противоречило исторической истине.
Нужно это вот для чего. Если художник с историей в полном согласии, история мне поможет глубже и всесторонне прочитать его замысел; если же художник от истории уклонился, вошёл с ней в сознательное противоречие, то знать исторические факты мне в этом случае ещё гораздо важнее, чем в первом. Тут, как раз на уклонениях художника от исторической правды, можно уловить самую интимную суть его замысла. История колеблется, не знает — виновен ли царь Борис в убиении царевича Димитрия в Угличе или невиновен. Пушкин делает его виновным, Мусоргский вслед за Пушкиным наделяет Бориса совестью, в которой, как в клетке зверь, мятётся преступная мука.
Я, конечно, больше узнаю о произведении Пушкина и толковании Мусоргским образа Бориса, если я знаю, что это не бесспорный исторический факт, а субъективное истолкование истории. Я верен, не могу не быть верным замыслу Пушкина и осуществлению Мусоргского — я играю преступного Царя Бориса, но из знания истории
Не могу сказать достоверно, но возможно, что это знание помогает мне делать Бориса более трагически симпатичным... Вот почему, готовясь к роли Бориса, я обратился к нашему знаменитому историку
Фёдор Шаляпин в роли Бориса Годунова в опере М.П. Мусоргского «Борис Годунов».
1905 год
Остановится, отступит шага на два, протянет вкрадчиво ко мне — Царю Борису — руку и так рассудительно, сладко говорит: “Но знаешь сам: бессмысленная чернь // Изменчива, мятежна, суеверна, // Легко пустой надежде предана, // Мгновенному внушению послушна, // Для истины глуха и равнодушна. // А баснями питается она. // Ей нравится бесстыдная отвага. // Так если сей неведомый бродяга // Литовскую границу перейдёт...”
Говорит, а сам хитрыми глазами мне в глаза смотрит, как бы прощупывает меня, какое впечатление на меня производят его слова — испуган ли я, встревожен ли? Ему это очень важно знать для своей политической игры. Как живой вставал предо мной Шуйский в воплощении Ключевского. И я понимал, что, когда говорит такой тонкий хитрец, как Шуйский, я, Борис, и слушать должен его, как слушают ловкого интригана, а не просто бесхитростного докладчика-царедворца. Таким образом, первоначальный ключ к постижению характера изображаемого лица даёт мне внимательное изучение роли и источников, то есть усилие чисто интеллектуального порядка. Я просто усваиваю урок, как ученик проходит свой курс по учебнику».
Из воспоминаний Ф.И. Шаляпина
«Маска и душа». М., 1990.