# «С ДРЕВНЕЙШИХ ВРЕМЁН ДО НАШИХ ДНЕЙ...»

«Подслушать» голоса толпы

Владимир Ленин произносит речь на Красной площади. 25 мая 1919 года.
Фото Константина Кузнецова

ВЛАДИМИР БУЛДАКОВ,
доктор исторических наук,
Институт российской истории РАН

Первая мировая война и Великая российская революция изучались по преимуществу изолированно — такова более чем столетняя традиция. Исследовательская оптика была деформирована обилием политических и моральных предписаний, мешающих преодолению грандиозных мифов, порождаемых этими катаклизмами.

Системный сбой внутри эпохи

История тех лет полна загадок — как реальных, так и надуманных. Обращаясь к причинам мировой войны, современные обществоведы чаще всего задаются вопросом: почему не удалось предотвратить катастрофу? Неумение дать внятный ответ разочаровывает. Между тем весьма проницательно накануне войны высказался Жан Жорес: «Самая большая опасность в настоящую минуту кроется… даже не в реальных намерениях государственных канцелярий, как бы преступны ни были эти намерения, и даже ни в реальной воле народов. Опасность — в растущем возбуждении, в распространяющейся тревоге, в безотчётных поступках, подсказанных страхом, мучительной неуверенностью, длительным смятением. Панике поддаётся не только толпа, против неё не застрахованы и правительства».

В этих условиях международный социализм не смог противостоять европейскому империализму, вопреки уверениям ведущего теоретика
II Интернационала Карла Каутского в том, что вслед за европейской войной последует международная социальная революция.

АТАКА 1-ГО БАТАЛЬОНА 14-ГО ГРЕНАДЁРСКОГО ГРУЗИНСКОГО ПОЛКА. ГАЛИЦИЯ, АВСТРО-ВЕНГРИЯ. ФОТО А. МАРТЫНОВА. 1916 ГОД

АТАКА 1-ГО БАТАЛЬОНА 14-ГО ГРЕНАДЁРСКОГО ГРУЗИНСКОГО ПОЛКА. ГАЛИЦИЯ, АВСТРО-ВЕНГРИЯ.
ФОТО А. МАРТЫНОВА. 1916 ГОД

Первая мировая возникла в особых, ранее невиданных политико-социальных и культурно-ментальных обстоятельствах. Время словно ускорилось, люди уверовали в необратимость прогрессивных изменений. Начало войны неслучайно оказалось связано с непомерными вожделениями и надеждами, причём не только в европейских верхах. В эпоху глобальных перемен люди продолжали мыслить прежними, якобы универсальными, абстракциями и понятиями, а тем временем информационная революция обостряла и без того болезненное взаимодействие традиций и культур. Европейский мир вступил в новый век в условиях невиданного демографического «перегрева». Это обернулось впечатляющим омоложением населения и, вместе с тем, маскулинным «перекосом» социумов — особенно в городе. Последовал заметный подъём агрессивности низов.

Возникла ситуация, когда ожидания и запросы простых людей стали намного опережать уровень достигнутого достатка. В результате промышленно-технологического прогресса и роста общественного благосостояния былые социальные страхи оказались заслонены иллюзией всемогущества человека и спасительности его совместных действий. Средства массовой информации (пресса, телеграф, телефон, кинематограф) привели к разрыву реального и умозрительного в сознании людей — их образ мысли сделался авантюристичным, иммунитет против разрушительных идей ослаб. Массы стали более внушаемыми; техника в глазах простых людей приобрела магическое качество. Этому способствовала и невиданная социализация науки — учёные словно намеренно вышли из своих «таинственных» лабораторий, чтобы донести до масс не подлежащие сомнению «истины». Забывается, что Первой мировой войне предшествовала «война духа», в которую оказались втянутыми виднейшие представители европейской (прежде всего германской и французской) научной мысли.

Газетчики на Невском проспекте. Санкт-Петербург. 1910-е годы

Газетчики на Невском проспекте. Санкт-Петербург. 1910-е годы

Начало ХХ века было отмечено невиданным развитием средств массовой информации, с одной стороны, мощными миграционными процессами — с другой. Герберт Уэллс ещё в 1903 году отмечал, что прогресс техники и рост народонаселения приведут не только к интенсивной вертикальной мобильности, но и появлению «свободных радикалов» внутри среднего класса: «Эта пёстрая масса пытается то пристать к имущим, то к самостоятельным людям, то теряет почву под ногами и идёт ко дну». Вместе с тем, он выделял «словно на дрожжах выросшие хаотические силы», способные вызвать «крупный переворот, который исковеркает все человеческие построения». Действительно, демографический бум стимулировал урбанизацию, которая, в свою очередь, увеличивала слой лиц наёмного труда, которым в условиях индустриального прогресса и роста социального богатства стало тесно в рамках своего зависимого состояния.

БИРЖА ТРУДА ИМ. Т.С. МОРОЗОВА. МОСКВА. 1914 ГОД

БИРЖА ТРУДА ИМ. Т. С. МОРОЗОВА. МОСКВА. 1914 ГОД

Государства становились беспомощными перед вызовами эпохи в силу своей «переусложнённости» демократией, с одной стороны, бюрократией — с другой. В условиях информационной революции государственный «разум» не мог ни предотвратить войну, ни остановить её. Коммуникативный инстинкт масс не улавливал масштабов надвигавшегося бедствия. Вера в существующую власть, потеснившая веру в Бога, делала людей заложниками харизматических лидеров агрессивно воинственного типа, вроде Вильгельма II. Со временем «обманутые» массы объявят их главными виновниками войны. На деле в ХХ веке «вождей» подталкивали к войне сами массы, точнее, та социально неудовлетворённая их часть, которая связывала (и не только символически) победу над внешним врагом с разрешением своих внутренних проблем.

Никогда ещё не было столь разительного противоречия между ожиданиями, внушёнными теорией прогресса, и реальными человеческими возможностями. Произошёл системный сбой внутри самой эпохи Просвещения. Германия стремилась стать европейским лидером, Франция и Англия не могли этого допустить. Объективно от европейской войны могли выиграть только Соединённые Штаты. Перспективы европейской войны для России были особенно сомнительны. Дисбаланс между сырьевым и индустриальным сектором экономики, между соотношением экспорта и импорта, между «недорыночной» финансовой системой и низкими доходами населения должен был вызывать, скорее, тревогу, чем оптимизм. Тем не менее тогдашние элиты подогревали свою воинственность преувеличенными представлениями о зависимости Германии от российской пшеницы. На фоне пропагандистских лозунгов о грядущем освобождении славян забывались революционные последствия Русско-японской войны…

Парад частей Юго-Западного фронта. 1-й слева – главнокомандующий армиями фронта генерал от кавалерии А. А. Брусилов. Во главе колонны – 2-й слева – начальник 4-й стрелковой дивизии генерал-лейтенант А. И. Деникин. 1916 год

Парад частей Юго-Западного фронта. 1-й слева — главнокомандующий армиями фронта генерал от кавалерии А. А. Брусилов. Во главе колонны — 2-й слева — начальник 4-й стрелковой дивизии генерал-лейтенант А. И. Деникин. 1916 год

Так называемый патриотический подъём, которому оказалась подвержена часть городского населения России, оказался недолгим. С середины 1915 года нарастали сомнения интеллигенции и обывателей в освободительных целях войны, на место былых патриотических чувств приходило недовольство собственной властью. В патерналистских системах эмоции легко берут верх над рассудком, а дефицит гражданственности оборачивается «стадным» поведением. Отсюда и наплывы массовой эйфории, способные быстро смениться недовольством «отеческой» государственностью. В чисто военном отношении Россия не проиграла войны, хотя её боевые потери сравнительно с потерями противника были чрезмерно велики. Ситуация с военным производством свидетельствовала: несмотря на все усилия, отечественная промышленность смогла обеспечить лишь половину потребностей армии в винтовках; особенно недоставало современных вооружений, что не могло быть восполнено поставками союзников. Это усугублялось недостаточной развитостью транспортной сети, которая, несмотря на предельную интенсификацию перевозок, не смогла обеспечить должную связь фронта и тыла. Именно этот фактор наиболее основательно сказался на результатах войны с российской стороны.

Главный закон революционного успеха

ИМПЕРАТОР НИКОЛАЙ II С ИМПЕРАТРИЦЕЙ АЛЕКСАНДРОЙ ФЁДОРОВНОЙ (ПАРА НА ПЕРЕДНЕМ ПЛАНЕ). 1910-Е ГОДЫ

ИМПЕРАТОР НИКОЛАЙ II С ИМПЕРАТРИЦЕЙ АЛЕКСАНДРОЙ ФЁДОРОВНОЙ (ПАРА НА ПЕРЕДНЕМ ПЛАНЕ) ПОСЕЩАЮТ САРОВСКИЙ МОНАСТЫРЬ. 1903 ГОД

В России слишком многое зависело от состояния власти, что особенно заметно проявлялось в критических ситуациях. Самодержавная система продуцировала безынициативность, которая, в свою очередь, порождала безответственность. Отсюда, с одной стороны, склонность к имитации деятельности, порождавшей «показушный» тип поведения, с другой — разбухание бюрократического аппарата. В результате система приобретала черты псевдоморфности, стимулирующие процессы саморазрушения и порождающие, в свою очередь, подобие административного ступора. Это вызывало в образованных слоях моральное отторжение от неё и, соответственно, сочувствие оппозиционерам и революционерам.

В результате образ власти, ретранслируемый через официальный язык, всё более расходился с действительностью. Ответом был рост всевозможных слухов, деформирующих коммуникативное пространство. Власть этого словно не замечала, что провоцировало раздражение и нетерпение элит.

Меж тем моральное состояние российской армии долго оставалось достаточно высоким. Так называемое Великое отступление 1915 года болезненней отразилось на настроениях общества, направленных на поиск конкретных «виновных», чем на духе армии. Победы 1916 года не изменили ситуацию, что сказалось на поведении оппозиционных партий в Государственной думе. Оно определялось стремлением добиться так называемого ответственного правительства, однако общественность хотела большего — коренного обновления России.

Авторитарная власть — боязливая и самонадеянная одновременно — постоянно колебалась, пребывая в нерешительности. Война усугубила эту ситуацию, в то время как империи требовались эффективные управленцы. Система же всё интенсивнее порождала царедворцев. Беспорядочно сменявшие друг друга назначенцы были людьми околовластной культуры. А поскольку самодержавная форма правления требовала внешней политкорректности, они компенсировали это внутренним злословием. Рассчитывать на искреннюю преданность таких сановников не приходилось. Император же шаг за шагом уступал им свои прерогативы, оказавшись в глухой изоляции и от народа, и от общественности, и даже от правящей бюрократии. В таких условиях управленческий хаос усиливался тем, что в принятие ключевых решений всё чаще вмешивалась императрица, подверженная влиянию «старца» Распутина. Самодержавная власть словно опустилась на уровень семейной неразберихи…

Всё это сказалось на историографии Великой российской революции. Некоторые авторы связали падение самодержавия с заговорщической деятельностью части тогдашних элит — политиков, генералов и предпринимателей. В самом деле, в возможность естественного развала вырождающейся власти нелегко поверить. Описать этот процесс ещё труднее, поскольку историки склонны переключаться на язык политики. Разумеется, очень многие тогдашние оппозиционеры хотели исправить ситуацию «непарламентскими» средствами. Однако дальше «заговорщических» разговоров дело не шло: привычка к зависимому от власти существованию сдерживала их решимость. Куда более основательную роль сыграла волна компрометирующих династию слухов — о «распутстве» императрицы, пьянстве «безвольного» Николая II и т. п.

Манифест об отречении от власти Николая II МАНИФЕСТ ОБ ОТРЕЧЕНИИ ОТ ПРЕСТОЛА НИКОЛАЯ II. 
Типографский экземпляр

В результате неуверенности верхов ситуация разрешилась стихийным бунтом солдат петроградского гарнизона, поддержанным практически всеми слоями общества. Предпринятая в октябре 1916 года попытка усиления полиции (в Петрограде её численность составила 6,5 тыс.) не могла спасти ситуацию. Участие политических партий в свержении обессиленного самодержавия было минимальным. Преобладал процесс саморазрушения выдохшейся власти. Однако это не помешало тем или иным политикам приписать победу себе. И многие историки долго шли в русле этой поверхностной версии. Сразу после отречения Николая II последовала полоса разнузданного глумления над царской четой. Дело доходило до утверждений о прямом предательстве «царицы-немки».
Параллельно развернулась сумбурная борьба за лидерство между либеральными и социалистическими политиками. Её итог обычно связывают с так называемым двоевластием.

Но ситуация была сложнее: Временное правительство видело свою главную задачу главным образом в том, чтобы мирно довести страну до Учредительного собрания; лидеры Совета и вовсе сторонились задач управления страной. Лев Троцкий выразился на этот счёт точнее: «двоебезвластие». Судьбы России так или иначе связывали с политическими партиями и их взаимодействием в Учредительном собрании, тогда как политическая культура нетерпеливых масс была далека от парламентаризма западного типа. Между тем, объяснение следует искать в культурно-антропологической области, не игнорируя сферу бессознательного. Не учитывая этого, невозможно объяснить истоки революционного ожесточения и происхождение стихии бунтарства, решивших судьбу революции.

Командир Гренадерского корпуса генерал-лейтенант Д.П. Парский зачитывает солдатам и офицерам <br>7-го гренадерского Самогитского полка Манифест об отречении от престола императора Николая II <br>Крайний слева – командир полка полковник А.И. Веригин Полонечский лес. Западный фронт. 5 марта 1917 года Командир Гренадёрского корпуса генерал-лейтенант Д. П. Парский зачитывает солдатам и офицерам
7-го гренадёрского Самогитского полка Манифест об отречении от престола императора Николая II.
Крайний слева — командир полка полковник А. И. Веригин. Полонечский лес. Западный фронт.
5 марта 1917 года
Временное Правительство Члены Временного правительства и высшее военное руководство. Среди присутствующих: (сидят слева направо) министр путей сообщения П. Юренев, государственный контролер Ф. Кокошкин, министр иностранных дел М. Терещенко, Верховный главнокомандующий генерал от инфантерии
Л. Корнилов, председатель Временного правительства, военный и морской министр А. Керенский, министр государственного призрения И. Ефремов, министр народного просвещения С. Ольденбург, министр юстиции А. Зарудный, министр почт и телеграфов А. Никитин; (стоят слева направо): полковник Г. Туманов (2-й слева), товарищ военного министра Б. Савинков (3-й слева), начальник кабинета военного министра полковник В. Барановский (4-й слева), генерал-квартирмейстер Ставки генерал-майор И. Романовский (6-й слева) и другие Петроград. Не ранее 19 июля 1917 года

Как известно, недолгое правление Временного правительство сотрясалось чередой кризисов, считавшихся политическими. На деле их содержание было глубже, чем представлялось тогдашними элитами. Несмотря на внешнее созвучие лозунгов, низы стали вкладывать в них иное, нежели верхи, содержание. Так, общесоциалистический лозунг Петроградского Совета о мире без аннексий и контрибуций на основе самоопределения народов стал восприниматься как требование немедленного выхода из войны. Власть не способна была понять, что всякое неловкое и неосторожное заявление способно подтолкнуть недовольство масс куда более основательно, нежели деятельность «безответственных» большевистских агитаторов. В своей внешней политике Временное правительство фактически действовало под диктовку союзников, хотя российские социалисты надеялись и им навязать лозунг мира без аннексий и контрибуций.

Первая мировая

Политическая манифестация с требованием свержения Временного правительства и передачи власти Советам. Петроград. 18 июня 1917 года

Вопреки симптомам возможного антивоенного бунта, власть отважилась на июньско-июльское наступление, которое не могло не завершиться провалом: под влиянием антивоенной пропаганды, провоцирующей откровенное шкурничество, целые части отказывались идти в атаку. Одновременно в столице разразился вооружённый бунт солдат, не желавших отправляться на фронт. Последующие репрессии против большевиков, обвинённых в шпионаже в пользу Германии и подготовке восстания против правительства, не смогли стабилизировать ситуацию: массы перестали воспринимать избитые конспирологические аргументы, спускаемые сверху. И хотя «партийный» большевизм вынужден был притихнуть, массы вполне оценили выгоды его риторики. И тогда случилось, казалось бы, невероятное: хотя официальная пресса уверяла в окончательном поражении сторонников Ленина, тогдашние слухи свидетельствовали, что общество стало жить ожиданиями очередного, ещё более масштабного их выступления.

Исследователи до сих пор гадают относительно причин популярности Ленина, который, в сущности, не знал страны, слишком долго пребывая за её пределами. Конечно, всякая революция немыслима без демагогов, но всё же трудно понять, как и почему бунтующие толпы возносят их на вершины власти. Между тем секрета нет: радикальные «партийные» лидеры, подчас сами того не замечая, начинают говорить языком масс. Вероятно, это и есть главный закон революционного успеха.

Гражданская война как неизбежность

Орудие красногвардейцев на Скобелевской площади Москва. Конец октября 1917 года

Орудие красногвардейцев на Скобелевской площади Москвы. Конец октября 1917 года

Между тем в умах тогдашних политиков доминировало представление о «правильной» революции, игнорирующее неизбежное для неё бунтарство. В своё время М. Хайдеггер, человек далёкий от революционности, писал о «толчках» и «бросках» в истории, для которых уже «проложена траектория». Собственно, история складывается из этих — отнюдь не благостных — «толчков Бытия». Большевистскую революцию последовательно подталкивали Государственное совещание, выступление генерала Л.Г. Корнилова в августе, наконец, так называемое Демократическое совещание в сентябре 1917-го. В глазах масс это были бесплодные «говорильни», далёкие от их ближайших интересов. Уровень нетерпения низов можно уловить, опираясь на «нетрадиционные» источники. Если это удалось, исторический процесс приобретает качество нового «метаполитического» телеологизма. Импульсы, неслучайно заданные истории Лениным и Троцким, «подслушавшим» голоса толп, убеждают в этом.

Сплочение массы происходит не в результате стремления к идеалу, а в ходе поиска «врага». Большевики настойчиво внушали толпам представление о преступности существующей власти. На фоне тогдашних жизненных тягот это было не столь сложно. Философу Ф.А. Степуну казалось, что в своих выступлениях Ленин использовал стилистику лубка и тем самым словно «перекликался не только с подлинной мужицкостью, но и с подлинной народностью». Не менее успешно решал эту задачу
Л.Д. Троцкий. Его риторика никого не оставляла равнодушными — не столько из-за доктринальной прямолинейности, сколько из-за язвительности по отношению к противникам. Напротив, вялые голоса большевистских оппонентов из числа социалистов невозможно было расслышать.

Лев Троцкий. 1921 год. Владимир Ленин. 1922 год

Лев Троцкий. 1921 год. Владимир Ленин. 1922 год

Длительное время успех большевиков связывался с их «заговорщическими» приёмами. Между тем они были на виду: тогдашние газеты и журналы, не говоря уже о слухах, «назначали» дату их вооружённого выступления. В сущности, большевикам не осталось ничего иного, как решиться после некоторых колебаний выступить против надоевшего правительства, ставшего лишь тенью власти. Отсюда «бескровность» событий 25 октября 1917 года — находившиеся в Зимнем юнкера (вызванные в столицу для противодействия погромам) и ударницы не желали стрелять в окружавших дворец солдат, матросов и красногвардейцев.

Переворот был осуществлён Военно-революционным комитетом, якобы действовавшим от лица II Всероссийского съезда Советов. На деле съезд ничего подобного никому не поручал, его делегаты пассивно ждали развязки событий. Победа революции была словно невольно, вопреки наказам участников Съезда, закреплена двусмысленными декретами. Так, Декрет о мире означал призыв к мировой революции, но был понят буквально — как команда о прекращении войны. Сходным образом был воспринят и заимствованный у эсеров Декрет о земле: крестьяне увидели в нём санкцию на ликвидацию и раздел «чужого» (помещичьего и частновладельческого) землевладения.

ПЕРВЫЕ ДЕКРЕТЫ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ:
ДЕКРЕТ О МИРЕ, ОПУБЛИКОВАН В ГАЗЕТЕ «ИЗВЕСТИЯ» 27 ОКТЯБРЯ 1917 ГОДА,
ДЕКРЕТ О ЗЕМЛЕ, ОПУБЛИКОВАН В ГАЗЕТЕ «ИЗВЕСТИЯ» 28 ОКТЯБРЯ 1917 ГОДА

Наибольшие сложности возникли у большевиков в связи с формированием новой власти. В сущности, их руководство лишь прикрывалось принципом «власти Советов» и идеей «диктатуры пролетариата» — для самоутверждения. Состав первого большевистского правительства, которое никем не избиралось, казался случайным — как и его «временное» (до Учредительного собрания) название — Совет народных комиссаров. Естественным было лишь то, что возглавил его В. И. Ленин. Его авторитет подкреплял Л.Д. Троцкий, занявший на время пост наркома иностранных дел. Назначение И.В. Сталина на должность наркома по делам национальностей казалось закономерным. Однако нарком внутренних дел А.И. Рыков продержался на своём посту лишь 9 дней. Пост наркома земледелия достался В.П. Милютину, который продержался на нём до 4 ноября. На пост наркома финансов прочили И. И. Скворцова-Степанова, однако он от назначения отказался. Нарком труда А.Г. Шляпников уже весной отправился на Юг России «выкачивать хлеб». На посту наркома по военным и морским делам побывали В. А. Антонов-Овсеенко, Н. В. Крыленко и П. Е. Дыбенко. Затем последнего сменил Троцкий. А.В. Луначарский едва не дезертировал с поста наркома просвещения, «возмутившись» разрушениями в Московском Кремле из-за большевистских обстрелов в ходе боёв с юнкерами и студентами.

Поначалу власть большевиков была, скорее, зыбкой, нежели диктаторски-репрессивной. «Пролетарскому» правительству приходилось действовать почти вслепую, довольствуясь информацией, поступающей из «буржуазных» газет. Позднее Ленин искренне удивлялся, что большевикам удаётся «продержаться» у власти столь долго. Между тем, сопротивляться им было практически некому. В такой ситуации большевики не стали (вопреки обещаниям Ленина в работе «Государство и революция») разрушать старую управленческую машину, а просто направили в соответствующие ведомства своих комиссаров.

Второй состав советской делегации в Брест-Литовске. Сидят, слева направо: Каменев, Иоффе, Биценко. Стоят, слева направо: Липский, Стучка, Троцкий, Карахан. 1918 год Второй состав советской делегации в Брест-Литовске. Сидят, слева направо: Л. Каменев, А. Иоффе,
А. Биценко. Стоят, слева направо: В. Липский, П. Стучка, Л. Троцкий, Л. Карахан. 1918 год
Встреча Л. Б. Каменева на вокзале Брест-Литовска. 1918 год Встреча Л. Каменева на вокзале Брест-Литовска. 1918 год

Но наибольшие трудности у победителей возникли в связи с реализацией давнего обещания покончить с ненавистной войной. История Брестского мира до сих пор возбуждает непомерные эмоции. Более ста лет в адрес большевиков сыпались обвинения в предательстве интересов России. Между тем, им и их левым союзникам приходилось задумываться над другим: либо решиться на демонстративное политическое самоубийство в надежде на европейский пожар, либо создать устойчивый очаг неизбежной, как казалось, мировой революции. Последний вариант выглядел для большевистских верхов предпочтительнее, хотя большевики на местах предпочитали «революционную войну». Однако «похабный» мир, заключённый большевиками в Бресте, не только не принёс мира в истерзанную войной страну, но и подлил масла в огонь разгоравшейся Гражданской войны.

Довольно трудно понять, что история состоит из неопределённостей, складывающихся в закономерности. «Люди не могли понять, стали ли они свидетелями крушения цивилизации, или война знаменовала рождение нового общества», — отмечал Герберт Уэллс. Такое общественное состояние облегчало утверждение большевизма. Но это же делало Гражданскую войну неизбежной.


Читайте также

#«С ДРЕВНЕЙШИХ ВРЕМЁН ДО НАШИХ ДНЕЙ...»
#«С ДРЕВНЕЙШИХ ВРЕМЁН ДО НАШИХ ДНЕЙ...»
#«С ДРЕВНЕЙШИХ ВРЕМЁН ДО НАШИХ ДНЕЙ...»