Россия: время открытий

«Перепад скоростей» в развитии разных областей творческой жизни, а также присутствие в них европейских заимствований были ещё ощутимы. Но новизна и своеобразие уже заметно чувствовались во многих проявлениях. Отныне не только воля просвещённого монарха, но и внутренняя творческая энергия, культурный запрос общества и ускоряющегося времени, интерес к народным корням творили «алхимию» творческих сплавов в «тигле» культурной жизни России.

У истоков Золотого века

Стало общим местом подчёркивать, что потребовалось сто послепетровских лет, дабы состоялся гений Пушкина. Столь же очевидно, что результатом исторических процессов ушедшего XVIII столетия стало рождение отечественной классической культуры как таковой, культуры, где «классика», «классичность» предстаёт не как художественное направление или стиль, а как новое качество, высочайшая «проба» культурных достижений. Идеи прогресса, обновления, просветительства и секуляризации жизни всё явственней витали в обществе…
Впрочем — по контрасту — время Павла I, неоднозначное в политическом отношении, но интересное в культурном смысле своей поэтизацией идеалов прошлого, не завершилось с приходом календарного нового века. На заре XIX столетия краткое пребывание на троне императора-романтика, исповедовавшего «мистический культ Средневековья»¹, лишь наглядней оттенило приход новой эпохи, связанной с личностью Александра I.

Молодой император тщательно выстраивал новый культурный образ российской власти, готовой, как казалось, к обновлению российской жизни — освобождению крестьян и введению представительских начал.

При этом «власть и передовая (и очень незначительная) часть общества стремились, по существу, к одному и тому же, но совершенно разными путями»² .

Но пока «бедный Павел» ещё не стал жертвой заговора, культурная жизнь его царствования — в свойственной ей мрачновато-рыцарской стилистке — продолжалась. В Петербурге 8 (21) ноября 1800 года торжественно освящается Михайловский замок³, любимейшее детище императора, его «архитектурный портрет»⁴, но отделочные работы ещё идут. С символическим посвящением — «Прадеду правнук 1800 г.» Павел устанавливает у Михайловского замка свой памятник Петру Великому, дабы подчеркнуть (в пику Екатерине II) подлинную линию преемственности верховной власти. Тогда же, на рубеже веков, реконструируется дворцово-парковый комплекс Гатчины, возводится Приоратский дворец — представительство Мальтийского ордена; спускаются на воду грандиозные для своего времени 72-пушечный линейный корабль Балтийского флота «Архистратиг Михаил» и 68-пушечный линейный корабль Черноморского флота «Варахаил»; начинается строительство каменных военных городков, и среди них — первый образцовый комплекс казарм лейб-гвардии Семёновского полка в Санкт-Петербурге…
Император въезжает в Михайловский замок и через сорок дней, 12 (24) марта 1801 года, погибает от рук заговорщиков. Трагическая тень «русского Гамлета» несколько омрачает «дней Александровых прекрасное начало». Но по неумолимому закону отрицания отрицания мрачная архаика рыцарской утопии сменяется просвещенческими идеями «прогресса» и «обновления». С этого момента по традиции и начинают вести отсчёт новой эпохи — Золотого века русской культуры.

С точки зрения культурного новаторства и расширения горизонтов (в прямом и образном смысле) первые десятилетия XIX столетия точнее всего было бы назвать временем открытий — едва ли не во всех областях человеческой деятельности.

Так, И.Ф. Крузенштерн и Ю.Ф. Лисянский предпринимают первую русскую кругосветную экспедицию, Ф.Ф. Беллинсгаузен и М.П. Лазарев открывают Антарктиду, географические открытия на Дальнем Востоке совершает Г.И. Невельской. При этом культурный, символический аспект географических открытий эпохи был шире уточнения территориальных подробностей на картах и в атласах. Благодаря подвигам русских путешественников расширялись общие представления людей об окружающем мире и о своём месте в нём. «Семантика пространства», столь значимая в традиции российских историко-культурных рефлексий, диктовала новые смыслы и задачи в деле государственного, научного, культурного освоения меняющегося мира.
Не меньшую культурную, интеллектуальную и социальную значимость несли разработки и в других науках. Открытия в области исследования электричества совершают В.В. Петров, Б.С. Якоби и Э.Х. Ленц. Астрономические открытия делает В.Я. Струве; П.Л. Шиллинг создаёт электромагнитный телеграф. Гениальный математик Н.И. Лобачевский открывает неевклидову геометрию, дающую возможность по-иному описывать свойства пространства. Чудеса исцеления творит хирург Н.И. Пирогов — гуманист, основатель направления оперативной хирургии и применения обезболивания...

Историзм и «чувство времени»

Гуманитарное знание также стало сферой открытий и повышенного общественного интереса. В начале нового века на сцену культурной жизни выходит История — не только как наука, область описания и представления исторического материала, но и как предмет актуальных культурных и общественных споров.
Начинают развиваться организационные формы профессиональных занятий историей — в 1804 году при Московском университете создаётся Московское общество истории и древностей Российских (с 1837 года получило наименование Императорского), первое научное историческое общество в России, нацеленное на изучение и публикацию документов по отечественной истории. Ведущие историки и архивисты — Н.М. Карамзин, А.И. Мусин-Пушкин, А.Ф. Малиновский, Н.Н. Бантыш-Каменский, К.Ф. Калайдович, позднее — Е.В. Барсов, А.Н. Попов, И.Д. Беляев, О.М. Бодянский и другие — подходят к изданию летописей и древних актов не только как к археографическому занятию, но как к миссии национального просветительства, углубления фундамента исторической памяти общества.

Сюжетами из русской истории вдохновлялись в своих произведениях и изысканиях В.Ф. Одоевский и К.Ф. Рылеев, А.А. Дельвиг и Ф.Н. Глинка, Н.Н. Муравьёв и А.Х. Востоков, наставник Пушкина В.А. Жуковский и, конечно, сам Александр Сергеевич, сплавивший в едином культурном феномене глубокий интерес к истории с блистательным художественным воспроизведением картин русского прошлого.

…Первые десятилетия XIX века продемонстрировали удивительное «уплотнение» мировых событий (Наполеоновские войны, победа 1812 года, новое соотношение сил в «концерте» европейских держав), менявших привычную картину жизни народов — история как бы приблизилась, она творилась буквально на глазах россиян.

В результате — во внутреннем единстве и взаимообогащении — развиваются литература и история как профессиональные занятия, как области культурной деятельности, сферы познания и просветительства.

Николай Михайлович Карамзин — тому ярчайший пример. Историк и литератор, провозвестник отечественного сентиментализма, реформатор русского языка, редактор влиятельных изданий («Московский журнал», «Вестник Европы») и переводчик, он всей своей деятельностью продемонстрировал не раз подмеченную закономерность культурного процесса: появлению великого писателя предшествует появление великого историка. Ибо осмысление исторической картины мира создаёт опору для развития картины художественной.

Все мнения «про» и «контра» карамзинской версии российской истории свидетельствовали о главном: труд историка стал особым явлением интеллектуальной жизни России. Восторги и споры, критика, подражания и пародии на труд Карамзина лишь подчёркивали его статус классического произведения.

Меж тем востребованность исторического знания, «своего понятия истории» становилась всё явственней. Археографическая комиссия активизировала работу по сбору и публикации документов русской истории; стали активнее проводиться археологические изыскания. Популярностью начали пользоваться не только труды, но и лекционные курсы историков Т.Н. Грановского, Н.А. Полевого, М.П. Погодина. Романтизированный интерес к прошлому уступал место более строгому, научному видению и восприятию его.

«Жить по книгам»

Значимыми событиями — мирового уровня — было отмечено развитие отечественной литературы, русской словесности. В государстве чёткого деления на ранги и титулы, в обществе сословных границ и социальных предрассудков, в условиях цензурных препон и драматического разрыва культуры верхов и культуры низов литературный труд медленно, но верно становился общественно значимым занятием — профессией, поприщем, призванием. Триада эпохи — А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, Н.В. Гоголь — создала феномен русской литературной классики, вписав её во всемирную сокровищницу культуры.

В самом начале нового столетия главным культурным «заданием» для России была работа над обновлением русского языка — в прямом и символическом смысле. Культура как явление коллективное и коммуникативное по своей природе требовала новых средств и стилистических форм самовыражения.

Явственно ощущалось стремление к разработке норм и правил русского литературного языка, напрямую связанное и у властей, и у общества с задачами государственного, национального развития. 1804 год был отмечен учреждением словесного факультета Московского университета. Публичные лекции его профессоров стали необычайно популярны. Возрос интерес профессиональных литераторов к изучению народного эпоса и песенного творчества.
В 1811 году при Московском университете открывается Общество любителей российской словесности. На заседаниях Общества присутствовали люди науки, литераторы, «дилетанты наук и литературы, артисты по всем отраслям искусств — все были там»¹⁰. Два литературных общества — консервативная «Беседа любителей русского слова» и передовой «Арзамас» — своей полемикой свидетельствовали о различии мнений, бытовавших в обществе по поводу путей развития национальной культуры и словесности. На протяжении эпохи пользовались известностью светские литературные салоны А.П. Хвостовой, З.А. Волконской, А.О. Смирновой (Росетти), А.П. Елагиной и прочих «цариц муз и красоты» (по пушкинскому выражению). И это притом, что «изящная словесность» и вопросы художественного творчества были небезопасной стезёй: к темам салонных бесед не без настороженности, бдительно прислушивались власти¹¹.
На протяжении первых десятилетий века пушкинско-карамзинский русский литературный язык, очищенный от архаизмов, приближенный к языку повседневного общения, расширял своё присутствие в художественном творчестве и в культурной коммуникации: «Трудно назвать эпоху русской жизни, в которую устная речь — разговоры, дружеские речи, беседы, проповеди, гневные филиппики — играла бы такую роль»¹².

В контексте эпохи обретало свои особые свойства привычное ныне словосочетание «деятель культуры». К таковым среди множества талантливых современников можно отнести князя Петра Андреевича Вяземского (1792–1878), одарённого во многих областях. Поэт, историк, публицист и мемуарист, литературный критик и государственный деятель, близкий друг Пушкина, участник Бородинского сражения и действительный член Российской академии, ординарный член Императорской Санкт-Петербургской Академии наук, впоследствии — основатель и председатель Императорского Русского исторического общества, он сам являл собою культурную летопись своего времени.
Меж тем и в реальной жизни, и в пространстве, созданном писательским талантом, последствия литературных занятий бывали сколь ярки, столь и драматичны. Публично высказанное слово, искренность обличительной речи заслужили репутацию «безумца» и реальному Петру Яковлевичу Чаадаеву (1794–1856), оригинальному философу, основателю направления, позднее названного «цивилизационной самокритикой», и выдуманному персонажу — грибоедовскому Чацкому. Пушкинское слово сделало Поэта Пророком, а болтовня гоголевского Хлестакова «превратила» ничтожество в грозного «ревизора из Петербурга». Острое слово публициста и поэта Ивана Андреевича Крылова (1769–1844) превратило низкий жанр басни в квинтэссенцию народной морали, а слово «неистового Виссариона» задало вектор эстетических ориентиров нескольким поколениям «передовой общественности»; тогда как язык гоголевской сатирической фантасмагории породил устойчивую традицию иррациональной, шаржированной интерпретации реальности.
Плодом развития отечественной словесности, как, впрочем, и других сфер искусства, можно считать характерное социокультурное явление, порождённое узостью других публичных «площадок» для выражения общественного мнения, — когда литература воспитывала своего читателя, а читатель — воспитывал писателя, энергией своего отклика стимулируя его к творчеству.

Авторитет слова становился всё выше. Литература учила общество жить по книгам. Произведения литературы в своих наиболее талантливых образцах выступали моделью осмысления русской действительности¹³.

Талантливость и неравнодушие читателя небывало стимулировали литературный процесс. Как отмечал позднее русский писатель, восемь раз номинировавшийся на Нобелевскую премию по литературе, «воистину лучший герой, которого создаёт великий художник — это его читатель… старый русский читатель видится мне таким же идеальным читателем, как русский писатель прошлого века навсегда останется идеалом для иностранных авторов»¹⁴.
Профессионализация литературного творчества, совершенствование издательской сферы, влияние общественно-литературных кружков, роль светских литературных салонов, становление переписки как особого жанра, множащиеся книжные лавки и библиотеки — всё это развивало «инфраструктуру» культурного процесса, создавая новые «лаборатории творчества», расширяя ряды тех, кто хотел приобщиться к его плодам.

Энергия споров и взаимных выпадов на страницах общественно-литературной периодики, преодолевая бдительность цензуры, делала культурную жизнь России богаче и сложнее, развивая привычку к критическому мышлению, главному признаку человека культуры.

Культура как послание

Первая половина XIX столетия закрепила в России за лучшими произведениями литературы и литературной критики статус общественных и культурных манифестов эпохи.

Как выдающиеся архитектурные ансамбли воспринимались символами, воплощёнными в камне идеологемами имперского величия, так и творения литературы становились памятниками культуры общества, взрастившего её создателей.

Без учёта этой тенденции нельзя в полной мере понять культурные процессы следующих эпох. Хлёсткие афоризмы грибоедовского Чацкого, горечь прозрений «Философических писем» Чаадаева, гневный романтизм лермонтовских тирад, не говоря уже о гражданской лирике Пушкина, сатирической рефлексии Гоголя и крестьянской теме у раннего Тургенева, — всё это подчас вызывало у современников настоящий культурный шок. И при этом становились актом национального, общественного, нравственного самопознания.
Первая половина XIX века, события и люди той блистательной эпохи сопровождают нас по жизни с детства — с хрестоматийных отрывков, текстов и цитат в школьных учебниках. Однако знакомство с культурным наследием того талантливого времени продолжается всю жизнь — подлинное значение послания творцов Золотого века требует зрелого осмысления.