«Полумесяц омрачён большим медведем…»

Страх западноевропейских политиков перед ростом международного авторитета России закреплялся в карикатурных образах «русского медведя» и непредсказуемого и жестокого «казака». Русские персонажи появились в английских сатирических листах XVIII века: это были Екатерина II, А.В. Суворов, Павел I. Уже в это время активность внешней политики России и масштаб её военных побед начинали оцениваться как «русская угроза»¹.

«Дрожжи» европейской русофобии

Одним из мощных факторов, перманентно подогревавших антирусские настроения в Европе, стало столкновение европейских государств с позицией Российской империи в Восточном вопросе. «Великие державы» вступили в соперничество за влияние на ослабленную войнами и восстаниями покорённых народов Османскую империю. Взаимное недоверие и общие территориальные претензии оказались благодатной почвой для формирования в общественном сознании разного рода фобий и стереотипов.

Миф о «русской угрозе» был включён в культурно-смысловое пространство борьбы в контексте Восточного вопроса.

Так, в 1839 году французский политик О. Барро заявлял, что восточный кризис означает не конфликт между западной и восточной цивилизацией, но конфликт между «цивилизацией западной и цивилизацией русской». «Именно для того, чтобы последняя не проглотила первую, — уверял он, — мы должны любой ценой не допустить поглощения Россией Османской империи и оккупации ею Константинополя»².
И поскольку основой любой фобии является сочетание страха и ненависти, «дрожжами» европейской русофобии становился механизм переноса собственных геополитических устремлений «великих держав» в раздувание мифологии «русской угрозы»³. Со времён политической мистификации «Завещания Петра Великого» рассуждения о планах Российской империи в отношении захвата Константинополя и поэтапного завоевания Европы были призваны запугать общественное мнение и отвлечь внимание от реальных хитросплетений большой политики. При каждом новом витке обострения Восточного вопроса, во время каждого военного столкновения России и Турции, западные державы пытались занять позицию «сдерживания» по отношению к России. А в карикатуре, используемой в качестве способа пропагандистской трактовки политической реальности⁴, закреплялся ложный тезис о том, что Россия выступает агрессором, в то время как Запад направляет свои усилия на защиту территориальной целостности «слабой и беззащитной» Турции⁵.
Основная сюжетная линия западноевропейских карикатур на события Крымской войны была построена вокруг объяснения вмешательства Британской и Французской империй в конфликт России и Порты. Это вмешательство представлялось как заступничество за слабого, беззащитного перед нападением сильного. Соответственно, англичанин и француз появлялись в сюжетах карикатур для того, чтобы «наказать агрессора» и содействовать «восстановлению справедливости». Распространённое в европейском общественном мнении восприятие места России в мировой политике весьма наглядно характеризует карикатура «Либо так, либо так», помещённая в немецком журнале Kladderadatsch (рис. 1). Художник изобразил две сценки, символизирующие, на его взгляд, единственно возможную альтернативу в отношениях России и европейских держав. В первой сценке образованные европейские джентльмены призвали неотёсанного русского казака к порядку: они торжественно и радостно демонстрируют написанные ими правила и декларации международной политики, а побеждённый русский вынужден склонить перед ними голову. Его образ дополняет бессильно повисшая рука с кнутом. Вторая сценка призвана показать читателям журнала, что было бы, если бы европейцы не смогли смирить русского: он заставил склонить перед ним головы как турка, так и европейцев, в самоуверенной позе высоко поднимая сочинённую им самим декларацию, а кнут в его руке — самый сильный аргумент.

Казалось бы, сатирическая стратегия русофобии в карикатуре, построенная на столкновении образов агрессивной России и беззащитной Турции, совсем не подходила для описания ситуации во время Русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Со стороны России это была освободительная война, направленная на защиту православного славянского населения Балканского полуострова, пострадавшего от карательных акций Османской империи. Речь шла о попранных правах человека и о преступлениях турецких властей против человечности — фактах, которые вызывали возмущение не только российской, но и значительной части европейской общественности.
В России главную цель участия в Балканском кризисе понимали как бескорыстную помощь угнетённым и обездоленным братским и единоверным народам, страдающим в равной мере от турецкого угнетения и европейского преступного равнодушия и своекорыстия. Но репрезентация балканских событий в зеркале европейской сатиры была существенно иной. И главное различие связано с тем, что понимание национальных судеб южнославянских народов, оказавшихся в центре военного конфликта Османской и Российской империй и дипломатической борьбы европейских держав, зависело от дискурса ориентализма. Он заставлял видеть в балканских славянах скорее объекты направленного внимания «великих держав», нежели самостоятельные субъекты исторического процесса.
Но в то же самое время в стереотипном представлении европейского общественного мнения принадлежность главных участников военного противостояния — России и Турции — к «истинно-цивилизованным» обществам также подвергалась сомнению.

Турция, Россия и славяне в кривом зеркале западноевропейской карикатуры в основном изображались в виде персонажей подчёркнуто «неевропейских», «восточных».

Кроме того, большинство западных сатирических изданий сразу же заняло крайне удобную позицию «наблюдателя» в большом международном конфликте — наблюдателя, который всегда имеет возможность подмечать слабые стороны его участников и наносить «оружием смеха» удары в том или ином направлении, в зависимости от собственных интересов. Соответственно, и мотивы славянского движения в России, и цели её освободительной миссии на Балканах подвергались преднамеренному искажению и осмеянию в европейской прессе — их продолжали трактовать как прикрытие агрессивных замыслов северной империи.
Цель и сущность стратегий русофобии в карикатуре не изменились, трансформации подверглись всего лишь используемые приёмы. Таковых было немало, обозначим лишь самые распространённые и типичные для европейской карикатуры периода Русско-турецкой войны 1877–1878 годов.

Приём первый. Искажение реальности

Кривое зеркало искажённой реальности в европейской карикатуре предоставляло простор для фантастических сцен разоблачения агрессивных замыслов и скрытого коварства «русских варваров». Нельзя не отметить, что этот приём хорошо известен в психологии как метод проекции: он означает приписывание другому собственных недостатков и негативных намерений.
Первое, что пришло на ум европейским карикатуристам — по традиции, — это изображение России в образе злобного медведя. В самом начале войны в австрийской сатирической газете Figaro была помещена карикатура без названия и без подписи художника — изображение медведя, собравшегося пообедать (рис. 2). Сюжет рисунка связан с «особенным аппетитом», то есть со стремлением и желанием Российской империи, по мнению автора карикатуры, осуществить победоносную войну против Турции. Медведь, облачённый в форму русских пехотинцев времён Крымской войны, сидит за столом и настраивается на трапезу, уже приготовив для этого громадные нож и вилку. То, что он жаждет отведать турецкого мяса, не вызывает сомнения хотя бы потому, что указатель, который расположен рядом с медведем, прямо указывает на османскую столицу.

Часто авторы карикатур прямо обвиняли Российскую империю в «раздувании» войны. Портретным олицетворением России в сатирических журналах был канцлер А.М. Горчаков. На рисунке, помещённом в австрийском журнале Die Bombe, Горчаков дует на летучего змея, который должен изображать будущий вооружённый конфликт (рис. 4). Для пущей убедительности на летучем змее изображена Медуза Горгона, которая в одной руке держит факел войны, а в другой, что совершенно нетипично для мифологического персонажа, но зато хорошо соотносится с европейскими стереотипами восприятия России, — нагайку.

По мнению карикатуриста, этот змей должен был пролететь над всеми Балканами, чтобы славянские народы поднялись на войну с Османской империей. «Именно она (Россия) устраивает волнения в балканских провинциях, чтобы вернее прибрать их к своим рукам и насаждать туда исправников и казаков с нагайками»⁶ , — так обозначила этот приём искажения реальности, активно применявшийся «европейскими наблюдателями», русская путешественница Е.А. Рагозина.

Приём второй. Игра на стереотипах

С целью сатирического снижения образа России, в действительности серьёзного геополитического противника, европейские карикатуристы активно использовали стереотипы «отсталой» и «варварской» страны, «не замечая» тех изменений в социально-политической и военно-технической сферах, которые были достигнуты в период Великих реформ.
Карикатуристы часто обращались к сатирическому изображению военных сражений России и Турции. Так, на карикатуре австрийского сатирического издания Kikeriki «Русский и турок» турок поражает русского саблей в самое сердце (рис. 5). Но дело даже не в том, что турок выходит победителем из этого поединка.

Главное заключается в том, что художник задался глобальной целью изобразить борьбу цивилизованного мира с варварским, причём именно русский выступает в роли варвара, так как представлен австрийской публике нечёсаным мужиком в тулупе и с нагайкой (символ внутреннего деспотизма), а заодно и с бутылкой водки.

Атрибут водки был в целом очень популярным, как, впрочем, и нагайка, эти символы перекочёвывали в западных сатирических журналах из номера в номер. Турок же, напротив, представлен во всей красе европейского мундира — ни дать ни взять европейский воин или даже благородный рыцарь, полный внутреннего достоинства, который, видимо, мог бы помочь Европе нести цивилизацию, свободу и демократию в славянские земли.
Сюжет и образы этой карикатуры продиктованы стереотипными представлениями, и здесь работа художника была, в общем-то, достаточно поверхностной, ограничиваясь примитивными и грубыми уколами в адрес России: дескать, что же русский может предложить славянам, кроме порции водки да нагайки. С другой стороны, такая карикатура всего лишь наглядно демонстрировала сущность пропагандистских приёмов, распространённых в европейской прессе эпохи Русско-турецкой войны, зачастую изображавшей Российскую империю страной варварской, мрачной и дикой, а Османскую империю — страной процветающей культуры и прогрессивных реформ.
В другой раз сатирический удар Kikeriki был направлен в сторону российской прессы и русских военных корреспондентов, рисовавших в своих сводках, по мнению карикатуриста, радужную и несоответствующую реальности ситуацию на фронте. Это карикатура «А как же российские боевые сводки?» (рис. 6). Австрийский журнал представил русскую армию толпой разнузданных, пьяных, деморализованных солдат. Они изображены не только с неизменными атрибутами, водкой и нагайкой, но ещё одетыми в форму русской армии времён Крымской войны, что делало прозрачный намёк на техническую, военную отсталость.

Продолжая уничижительно изображать русскую армию, Kikeriki напечатал в июльском номере журнала за 1877 год сразу две карикатуры, помещённые на листе одна под другой (рис. 7). На первом рисунке русское войско находится на привале, и ему больше нечем заняться, как плясать и пить водку. Ни о какой идее освобождения славян художник и не упоминает, ведь вооружённые силы России идут в бой со знаменем, на котором изображены всё те же (уже, видимо, изрядно набившие читателю оскомину) водка да нагайка. А пока русская армия отдыхает и веселится, османские воины вдалеке готовят артиллерию и точат ятаганы. И, разумеется, на втором рисунке представлен плачевный результат сражения: удар турецких орудий разносит в щепки русский лагерь.

Более оригинальной представляется карикатура «Генералиссимус всегда во главе армии» (рис. 8). На рисунке читатель уже не увидит нагайку, хотя водка в руках русских солдат и на знамени осталась, без нее, видимо, художник никак не мог создать узнаваемый образ. Но главное другое: на карикатуре изображён император Александр II. Правда, чтобы разглядеть его, требуется усилие: он находится далеко на заднем плане, в чём, собственно, и состоит ирония по поводу «генералиссимуса во главе армии». Русский император восседает на импровизированном троне под зонтиком и раскуривает трубку, но в том, что это фигура монарха, нет никакого сомнения, ведь персонаж держит в руках скипетр.

Акцент проставлен на многочисленности русской армии; по мнению художника, именно огромное количество солдат, а не искусство генералов, только и может принести русским победу. Ну а русский император вместо того, чтобы увлекать своих солдат в бой, отсиживается в тылу…
Приём изображения отсталой, умеющей воевать лишь с помощью численного превосходства армии к моменту окончания победоносной для России войны, разумеется, больше не имел смысла. И тогда на повестке дня появился новый приём.

Приём третий. Насмешка над победителем, или обесценивание победы

В период Русско-турецкой войны 1877–1878 годов художники европейских сатирических журналов предпочитали находить «слабые места» в российской позиции, с видимым удовольствием изображая финансовые и военно-технические затруднения, с которыми пришлось столкнуться России.

На завершающем этапы войны особо активно и иронично обыгрывалась тема неудовлетворённого желания русской армии пройти победным маршем по Константинополю.

Художник французской газеты Le Charivari Шам (другой вариант русского прочтения творческого псевдонима Шарля Амедея де Ноэ — Кам или Хам) остро почувствовал уязвимое, больное место российской стороны в сложившейся ситуации. Россия сколько угодно могла наносить удары по туркам, захватывать крепости и блокировать гарнизоны, но армии державы-победительницы так и не удалось войти в турецкую столицу. А ведь заветной мечтой многих представителей русского общества о православном Константинополе-Царьграде была идея возвращения креста на храм Святой Софии, превращённый в мечеть. Шам язвительно изобразил на карикатуре русского солдата, который, стоя на коленях, слушает в телефонную трубку, удерживаемую турком, звон колоколов Софии (рис. 9). Подпись к рисунку озвучивает предложение русским: «Воспользуйтесь телефоном, чтобы услышать службу в Святой Софии без въезда в Константинополь».

Князь В.П. Мещерский в своих мемуарах также с горечью вспоминал: «Боже, какой у них вид был после этого страшного усиленного трудного похода: измученные, усталые, почти голодные и нравственно убитые известием о том роковом “стой”, которое судьба произнесла в тот миг, когда они вынесли все невзгоды, все тяжести похода с надеждой всё забыть в стенах взятого Царьграда»⁸.

Но правда заключалась в другом. Психологические эффекты преходящи и временны, а русскую победу было нельзя обесценить тем, что не занята столица противника — потому именно, что это никогда и не являлось истинной целью войны, в которой страна брала на себя бескорыстные обязательства по освобождению от угнетения других народов. Это прекрасно понимали в России. В российской прессе можно было прочитать и такие рассуждения: «В чём должен заключаться почёт? В том, что, подобно Олегу, мы должны повесить щит на воротах Царьграда, или в том, что, чувствуя в себе силу это сделать, мы этого не сделаем?.. Но разве русская борьба с турками была из-за первенства? Мы… шли за Балканы не для того, чтобы стать выше турок, — мы знали, что стоим выше, — мы шли, чтобы освобождать угнетённых братьев по Христу. Для удовлетворения того же чувства зачем мы прошли бы парадно по Константинополю, когда чувства борьбы за превосходство вовсе не было в списке чувств, с которыми мы начали войну? И разве мы брали Константинополь? Разве мы взяли его, подобно тому, как немцы взяли Париж? И для чего? Чтобы унизить национальное чувство побеждённого врага? Да ведь ему уж и так не легко, он уже и так лежит у ног победителя. Кто же бьёт лежачего — подумайте!»⁹.
Но европейские авторы и художники, пребывавшие в плену стереотипов русофобии, не обращали внимания на эти рассуждения, полные национального достоинства и человеческого великодушия. Напротив, они искали новые поводы для сатирического обесценивания русской победы. И, конечно, лучшим поводом было обращение к теме пересмотра итогов победы на Берлинском конгрессе.

Чувствуя, что косолапый сидит на крепкой цепи и ничего не может поделать, германский канцлер чешет медведя за ухом, а представитель Туманного Альбиона, дразня мохнатого увальня, поливает его из водяного насоса.

Нетрудно заметить, что тема критики Берлинского конгресса являлась общей для сатирических изданий России и Запада, но акценты существенно различались, и в западных карикатурах был заложен обидный именно для российского общественного мнения смысл.

Скажи, что тебя смешит…

Некоторые европейские карикатуры времён Русско-турецкой войны 1877–1878 годов заставляют вспомнить известную фразу Гёте: «Скажи, что тебя смешит, и я скажу, кто ты».
Бесспорно, военные конфликты всегда содействуют росту риторики враждебности в тех обществах и государствах, которые в них втянуты. После их завершения многое в этой риторике покажется неуместным и будет отброшено. Насмешка и ирония над противником, гротескное преувеличение его негативных черт — всё это законы жанра политической карикатуры. Но если предметом насмешки становятся человеческое страдание, кровопролитие, жертвы войны? К тому же, если учесть, что карикатуры создавались в странах, непосредственно не принимавших участия в войне, с позиции «европейского наблюдателя». Такой чудовищный смех выходил за пределы жанра карикатуры, поражая своей жестокой сюрреалистичностью.
Примером очень резкой сатиры в отношении России является карикатура австрийской газеты Figaro «Кровопускание» (рис. 11). Вообще, сюжет кровопускания нередко встречался в карикатурах военного времени как способ изображения военных потерь одной из сторон, но австрийская газета пошла дальше всех. Изображён распластанный на полу русский медведь, которому двое турок с помощью ланцета пускают кровь. Художник хотел убедить читателей в том, что первоначальные русские победы закончились и Россию ждёт кровопролитная борьба, а победа может оказаться на стороне Турции. В качестве доказательства приводятся запертые в клетках «славянские собаки» Сербия и Черногория, ведь и они в 1875–1876 годах одерживали локальные победы, но впереди их ждало неминуемое поражение.

Нельзя не отметить, что «европейский наблюдатель», которому не нашлось места на карикатуре, в данном случае как бы остаётся «за кадром», но его усмешка страшно бесчеловечна… Её объектом стали трудности и потери русской армии в боях за Шипку и при Плевне. В том же духе выполнена карикатура германского издания Kladderadatsch «Мирная работа» (рис. 12). Русский и турок сообща укладывают черепа погибших солдат…

Война с ночными кошмарами и её итоги

«Отменить» и обесценить то, что сделала тогда русская армия, было, конечно же, невозможно. Победа России в войне с Османской империей сыграла ключевую роль в национальном освобождении и становлении государственности народов Балканского полуострова.

Впервые после пятивекового турецкого владычества обрела государственность Болгария, полную национальную независимость получили Румыния, Сербия, Черногория. Освободительная Русско-турецкая война содействовала росту международного авторитета России.

Достижению этой победы в немалой степени содействовал трудный путь, пройденный страной после Крымской войны. Обновлённая реформами армия одержала победу в сражениях, а изменения в режиме взаимоотношений власти и общества создали почву для активизации фактора общественного мнения. Общественное мнение России, российская печать сыграли большую роль в организации пропагандистской кампании в пользу балканских славян, которая оказала своё воздействие и на зарубежную аудиторию. Цели и ценности российской внешней политики нашли определённую поддержку у немалой части европейской общественности. Успехи на фронтах информационной войны (одним из которых и была журнальная карикатура, где русские художники успешно отражали атаки на позиции своей страны) наряду с успехами российской дипломатии позволили избежать международной изоляции по сценарию Крымской войны.
В таких условиях русофобия была лишь одним из векторов на международной арене, а сами стратегии русофобии не только обнаруживали свою неэффективность, но и выявляли застарелые болезни «старушки Европы» (именно такой образ встречается в российской карикатуре ближе к окончанию «войны за братьев-славян»).
В европейской же карикатуре можно обнаружить не только множество примеров использования сатирических стратегий русофобии, но и (пусть даже единичные) примеры иронии, обращённые на саму причину болезни, ведь любая фобия — всего лишь болезнь. И такой пример мы встречаем в английском сатирическом журнале Punch (рис. 13). Карикатура «Беспокойные сновидцы» озадачивала читателей предельно «страшным», на первый взгляд, но в то же время комическим образом русского казака. Воображение читателя журнала поражал апокалиптический всадник на ужасной исхудалой кляче. В руках «русского варвара» художник изобразил призывный лозунг к захвату Индии. Но всё дело в том, что весь этот ужас — не более чем ночной кошмар английских обывателей, начитавшихся газет и телеграфных сообщений. Их пытается успокоить Роберт Гаскойн-Сесил Солсбери, который в правительстве Б. Дизраэли отвечал за управление Британской Индией. Он произносит текст: «Проснитесь, мои маленькие мальчики: не поднимайте такой ужасный шум! Ведь это только страшный сон. Всеми признано безумием идти на войну за идею, но ещё более глупо идти на войну против ночного кошмара».

В речи Солсбери торжествует политическое благоразумие. Прагматизм британского политика противопоставлен здесь не только панславистской идейной ангажированности российской внешней политики («война за идею»), но и стереотипным мифологемам европейского общественного мнения в виде русофобии («война против ночного кошмара»), так часто используемой как пугало в типично британской риторике («угроза британским интересам»).
Чем больше английские карикатуристы размышляли о роли России в Восточном вопросе, тем настойчивее пробивалась мысль о том, что её политику не всегда правомерно сравнивать с грубыми методами «медведя» или «казака». А французы, всегда готовые подметить оплошность британцев, не преминули подчеркнуть не совсем желательные для последних итоги «войны с ночными кошмарами».