# Время СССР

Март 1953-го: амнистия

Москва. 1950-е годы. Фото Виктора Ахломова

ЕЛЕНА ЗУБКОВА,
доктор исторических наук,
Институт российской истории РАН

70 лет назад, в марте 1953 года, в СССР была объявлена широкая амнистия. В народе её называли «ворошиловской»: Указ об амнистии вышел за подписью Председателя Президиума Верховного Совета СССР Климента Ворошилова. На самом деле инициатива проведения амнистии принадлежала Лаврентию Берии, назначенному в марте 1953 года министром внутренних дел. Как бы то ни было, тогда свободу получили 1 миллион 200 тысяч человек — половина населения сталинского ГУЛАГа.

«…Не вызывается государственной необходимостью»

26 марта 1953 года министр внутренних дел СССР Л. П. Берия направил в Президиум ЦК КПСС записку: «В настоящее время в исправительно-трудовых лагерях, тюрьмах и колониях содержится 2 526 402 человека заключённых, из них: осуждённых на срок до 5 лет — 590 000, от 5 до 10 лет — 1 216 000, от 10 до 20 лет — 57 3000 и свыше 20 лет — 188 000 человек. <…> Содержание большого количества заключённых в лагерях, тюрьмах и колониях, среди которых имеется значительная часть осуждённых за преступления, не представляющие серьёзной опасности для общества, в том числе женщин, подростков, престарелых и больных людей, не вызывается государственной необходимостью»1. В своей записке Берия представил довольно подробную картину лагерного контингента. По его наблюдениям, значительную часть заключённых составляли люди, привлечённые за незначительные, с точки зрения министра, правонарушения (самовольный уход с работы, должностные и хозяйственные преступления, мелкие кражи, хулиганство, мелкая спекуляция и др.). ГУЛАГ значительно пополнился после принятия указов 1947 года, ужесточивших уголовную ответственность за хищения государственного и общественного имущества и кражи личной собственности граждан2. На 1 января 1953 года из общего количества заключённых за указанные преступления в лагерях содержалось 1 241 919 человек. 300 000 лагерных «сидельцев», в числе которых были председатели и бригадиры колхозов, инженеры, руководители предприятий, получили свой срок (от 5 до 10 лет) за должностные, хозяйственные и воинские преступления.

Весомую долю контингента лагерей составляли женщины — 438 788 человек, из них 6286 беременных и 35 505 женщин, имеющих при себе детей в возрасте до 2 лет. У многих женщин дети в возрасте до 10 лет находились в детских домах или в семьях родственников. В местах заключения содержались 238 000 мужчин и женщин старше 50 лет, а также 31 181 несовершеннолетних в возрасте до 18 лет. Среди подростков подавляющее большинство отбывали наказание за мелкие кражи и хулиганство. Около 198 000 заключённых, находящихся в лагерях, страдали тяжёлым неизлечимым недугом и являлись совершенно нетрудоспособными3.

Зарубежные, а когда-то и отечественные криминологи, психологи настаивали, что длительное лишение свободы, изоляция людей, совершивших преступления и правонарушения, не только не решают проблему сокращения преступности, не выполняют «исправительно-воспитательную» функцию, но и ведут к дальнейшей криминализации, а также к десоциализации личности.

Лаврентий Берия. 1941 год. Фото Г. Вайля Лаврентий Берия. 1941 год. Фото Г. Вайля

Берия, вряд ли знакомый с трудами экспертов, фактически встал на их точку зрения: «Известно, что заключение в лагерь, связанное с отрывом на продолжительное время от семьи, от привычных бытовых условий и занятий, ставит осуждённых, их родственников и близких людей в очень тяжёлое положение, часто разрушает семью, крайне отрицательно сказывается на всей их последующей жизни». На основании этого утверждения, а также со ссылкой на то, что «большинство из этих заключённых хорошо ведёт себя в лагерях, добросовестно относится к труду и может вернуться к честной трудовой жизни», министр предложил провести широкую амнистию, почти наполовину сократив население ГУЛАГа4.

Другая инициатива Берии, изложенная в записке, предполагала более решительные шаги в направлении либерализации и гуманизации системы наказаний. Речь шла о пересмотре её нормативной основы — уголовного законодательства. Главная идея — заменить уголовную ответственность за некоторые хозяйственные, должностные, бытовые и другие менее опасные преступления мерами административного и дисциплинарного порядка, а также смягчить меру наказания за отдельные преступления. Своё предложение министр мотивировал тем, что ежегодно в стране осуждалось свыше 1,5 млн человек, в том числе до 650 тыс. на различные сроки лишения свободы, из которых большая часть получала лагерный срок за преступления, не представляющие большой опасности для общества и государства. «Если этого не сделать, — предупреждал Берия, — через 1–2 года общее количество заключённых опять достигнет 2,5–3 млн человек»5.
Проект указа о внесении изменений в уголовное законодательство, как сообщалось в записке, был уже подготовлен Министерством внутренних дел СССР совместно с Министерством юстиции СССР и Генеральным прокурором СССР.

«Укрепились законность и социалистический правопорядок»

Жилая зона исправительно–трудовой колонии 1930-1940-х годов.
Барак для строителей Панышевской ГЭС. Фото РИА Новости

Выступая с такими радикальными по тем временам предложениями, Берия вряд ли руководствовался соображениями гуманизма, но, будучи человеком информированным, он действовал как прагматик. По его поручению в марте 1953 года началась работа по подготовке проектов двух указов — «Об освобождении от наказания некоторых категорий осуждённых» и «О некоторых изменениях уголовного законодательства». 18 марта оба проекта были представлены Берии Министерством юстиции СССР (К.П. Горшениным), Министерством внутренних дел СССР (С.Н. Кругловым) и Генеральной прокуратурой СССР (Г.Н. Сафоновым)6.
Первый проект получил статус закона — Указа Президиума Верховного Совета СССР «Об амнистии» (принят 27 марта 1953 года). Второй проект так и остался «на бумаге»: вероятно, его идеи тогда показались слишком радикальными. Среди них — сокращение судимости, смягчение наказания, прежде всего, за счёт ограничения случаев применения уголовной ответственности в виде лишения свободы и заключения в ИТЛ и — как следствие — «значительное уменьшение лагерного контингента»7.

По сравнению с данными судебной статистики за 1952 год планировалось сокращение числа граждан, привлечённых к уголовной ответственности, на 520 тыс. человек, или на 33 %: в связи с отменой уголовной ответственности рабочих и служащих за прогулы — на 150 тыс. человек, за невыработку колхозниками минимума трудодней — на 140 тыс., женщин за производство аборта — 65 тыс., за изготовление самогона без цели сбыта — на 25 тыс. и в связи с отменой уголовной ответственности за «самоуправство» — на 50 тыс. человек.

Проект предусматривал смягчение наказания за мелкое хулиганство и некоторые должностные правонарушения, уголовная ответственность за них заменялась на административную. Так, в случае хулиганских действий, совершённых впервые и «не носящих злобного характера», виновный наказывался штрафом в 300 руб. В результате планировалось, что по этим двум категориям судимость должна сократиться на 30 тыс. и 60 тыс. человек соответственно.
В результате внесения изменений в уголовное законодательство предполагалось, что ежегодно число осуждённых и заключённых в лагеря граждан сократится на 300–350 тыс. человек (или до 50 %), в том числе на 250–300 тыс. человек в связи с заменой заключения в лагерь на срок ниже трёх лет другими мерами уголовного наказания8.
Несмотря на то, что проект не был принят и остался под грифом «секретно», его положения станут предметом острых дискуссий среди юристов, чиновников, журналистов на протяжении нескольких лет — вплоть до принятия «Основ уголовного законодательства СССР и союзных республик» в 1958 году.
Стимулом для дискуссий стал и тот факт, что было принято решение внести положение об изменении уголовного законодательства в Указ «Об амнистии»9.

ПУБЛИКАЦИЯ УКАЗА ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР «ОБ АМНИСТИИ» В ГАЗЕТЕ «ПРАВДА».
27 МАРТА 1953 ГОДА

Проведение амнистии стало первым знаковым актом нового руководства и одновременно сигналом, что страна возвращается к нормальной жизни. Об этом свидетельствует риторика документа: «В результате упрочения советского общественного и государственного строя, повышения благосостояния и культурного уровня населения, роста сознательности граждан, их честного отношения к выполнению своего общественного долга укрепились законность и социалистический правопорядок, а также значительно сократилась преступность в стране.
Президиум Верховного Совета СССР считает, что в этих условиях не вызывается необходимостью дальнейшее содержание в местах заключения лиц, совершивших преступления, но не представляющих большой опасности для государства, и своим добросовестным отношением к труду доказавших, что они могут вернуться к честной трудовой жизни и стать полезными членами общества»10.

«Ты всё знаешь, наш Клим!»

Бригада отделочников Горстроя (все — бывшие заключённые норильлага). 1954 год. Муниципальное бюджетное учреждение «Музейно-выставочный комплекс "Музей Норильска"»

Скоро выяснится, что заявление о сокращении преступности звучит несколько оптимистичней, чем состояние реальной криминогенной ситуации в стране. Не говоря уже о том, что одним из следствий амнистии станет резкое ухудшение этой ситуации. Однако благодаря этому акту из лагерей вышли сотни тысяч людей, никакого отношения к уголовному миру не имевших.
По Указу из мест заключения и от других мер наказания, не связанных с лишением свободы, освобождались граждане, осуждённые на срок до 5 лет включительно. Независимо от срока наказания на свободу вышли люди, осуждённые за ряд должностных, хозяйственных и воинских преступлений. Под амнистию, независимо от срока наказания, подпадали женщины, имеющие детей в возрасте до 10 лет, беременные женщины, несовершеннолетние в возрасте до 18 лет, мужчины старше 55 лет и женщины старше 50 лет, а также осуждённые, страдающие тяжёлым неизлечимым недугом. Осуждённым к лишению свободы на срок свыше 5 лет срок наказания сокращался наполовину. Амнистия не касалась лиц, осуждённых на срок более 5 лет за контрреволюционные преступления, крупные хищения, бандитизм и умышленное убийство11.
Объявление амнистии вызвало в обществе противоречивую реакцию. В тот же день, 28 марта, когда граждане страны узнали об амнистии, появились два документа — письма без подписи, адресованные
К.Е. Ворошилову, считавшемуся в народе «отцом» амнистии. Анонимный автор из Сталинабада писал:
«Утро 28-III-1953 года в Сталинабаде пасмурно и дождливо. По временам идёт снег. Но улицы полны народом. На лицах улыбки, в глазах радость. Крепкие рукопожатия, возгласы поздравлений. И кажется, что нет никакого дождя, снега и серой пелены на небе, а сияет солнце на голубом небосводе и лучи его отблеском отражаются на лицах. В чём дело? Почему такое торжество?
Вот некоторые возгласы и отрывки бесед: “Ай да Клим!” — “Широкий размах!” — “Клим рубит с плеча…” — “Клим наш” ... “Докажем, что ты прав, наш Клим” … Ведь уже нет почти ни одной советской семьи, из которой кто-нибудь не сидит в тюрьме за… что? Пачка папирос, коробка спичек, кило мяса… Пять лет, семь, десять… Враг народа, лишение гражданства, поражение в правах… “Клим! Ты всё знаешь, наш Клим!”»12


Противоположные чувства владели автором другого письма:
«После сообщения об амнистии большинство честных людей очень недовольны, Вы поинтересуйтесь, почему, — во-первых, потому что Вы её опубликовали почти сразу после смерти нашего гения СТАЛИНА. Неужели это было большой необходимостью сделать это сейчас, когда слёзы советских людей не высохли от такой утраты, у народа впечатление, что наш родной Сталин, за которым люди шли на смерть не задумываясь, был жесток и слишком с людьми, которые совершали преступление… Да, есть люди, которые попали за малое преступление и отбывают срок наказания. Так нужно больше внимание обратить на судебно-следственную работу и не привлекать всех по шаблону. Надо обратить особое внимание на работу органов милиции, которая не борется с преступлением, а только создаёт видимость...
Каждому советскому человеку отрадно бы было, если б у нас в нашем государстве не было тюрем и лагерей, но ведь это невозможно пока, и такая амнистия, как опубликованная сегодня, может принести немало ущерба и жертв как государству, так и частным гражданам, так как освобождённые несовершеннолетние до 18 лет будут воровать и убивать... При новой разработке уголовного кодекса нужно беспощадно наказывать убийц и бандитов, крупных растратчиков, такое желание всех честных граждан Советского Союза. НЕ давать им никакой пощады, ждать от них сознательности нет пока никакого основания»13.


Мысли автора письма заслуживают внимания, поскольку отражают значительный сегмент общественного мнения. Опасения автора носили прогностический характер, поскольку реальный процесс освобождения на тот момент ещё не начался. Апелляция к Сталину свидетельствует, что этот акт осуждался не только с моральной точки зрения — как оскорбление памяти недавно ушедшего вождя, но и как разрыв с прошлым опытом обращения с людьми, преступившими закон и осуждёнными за это. Намерение нового руководства страны продемонстрировать свою готовность реинтегрировать значительную часть исключённых из общества людей в социум находилось в противоречии с настроениями самого социума или, по крайней мере, его значительной части.
Этот конфликт интересов, который заявит о себе не только в формате отношений «общество — власть», но и на разных уровнях властной вертикали, станет одним из основных препятствий на пути изменения норм и практик социального контроля. Для многих сограждан «преступник» означало «враг». При этом сама категория «преступного» поведения оставалась расплывчатой. Её главным критерием служило не содержание содеянного, а сам факт наказания (ведь «напрасно у нас не сажают», «нет дыма без огня» и т. д.). Культивируемая десятилетиями система маркирования «своих» и «врагов» обладала инерцией, преодолеть которую до конца так и не удалось.

Криминальный беспредел

В дежурной части отделения милиции г. Москвы, 1950-е годы.
Фото Анатолия Гаранина / РИА Новости

Но сила сопротивления этого закрепившегося на уровне сознания инерционного механизма — только одна из причин нежелания сограждан и обременённых властью людей пересмотреть отношение к аутсайдерам, как и к людям, с отклоняющимся от принятых в обществе норм поведения в целом. Ситуация 1953 года, сложившаяся в результате амнистии, не способствовала атмосфере общественной толерантности. Амнистированные уголовники устроили в стране криминальный беспредел.
Беспорядки начались уже в пути следования эшелонов с амнистированными. С мест шли тревожные сигналы: «Амурский обком сообщил, что амнистированными, следующими эшелоном № 701, произведено ограбление буфетов и перонных лавок на 6 железнодорожных станциях. Оперативные группы, сопровождавшие эшелоны, будучи запуганными, во многих случаях бездействуют. На станции Михайло-Чесноковская 20 мая большая группа амнистированных разогнала милицию и в течение двух с половиной часов держала станцию в своих руках»14.
Однако больше обкомов были обеспокоены разгулом амнистированных уголовников простые граждане. Они обращались с жалобами в ЦК КПСС, Президиум Верховного Совета СССР, лично к советским руководителям. Писем-обращений было так много, что МВД СССР вынужден был организовать специальную проверку и расследовать случаи бесчинств, упомянутые в письмах граждан.

Климент Волоршилов 1965 год. Фото Василия Малышева / РИА Новости Климент Волоршилов. 1965 год.
Фото Василия Малышева / РИА Новости

Результаты проверки министр С.Н. Круглов через несколько месяцев докладывал Ворошилову. Большинство фактов, о которых сигнализировали граждане, подтвердились. Так, в анонимном письме из Ульяновска сообщалось, что уголовники захватили райком партии и ограбили его сотрудников: «19 мая 1953 г. освобождённый по амнистии Прокудин, будучи пьяным, зашёл в здание райкома КПСС и в одной из комнат отобрал у четырёх работников райкома, в том числе и секретаря райкома, наручные часы, оборвал телефонный провод и скрылся. Через 1,5 часа работниками милиции преступник был задержан и 20 июня 1954 г. осуждён к 15 годам заключения в ИТЛ [исправительно-трудовой лагерь]»15.

Особенно сложная криминогенная обстановка складывалась в удалённых районах, где находилось большое число лагерных пунктов. Освобождённые по амнистии уголовные элементы часто оседали на местах, не желая или не имея возможности выехать оттуда. Такое положение фиксировалось, например, в Восточно-Сахалинском районе Сахалинской области: там в первые месяцы после освобождения заключённых уровень преступности резко вырос16. Такие же сигналы поступали из Норильска, Дудинки, посёлка Певек Красноярского края. В Норильске, в октябре — ноябре 1953 года было зарегистрировано 294 уголовных преступления, а в первой декаде декабря — 61 преступление, в том числе 3 убийства, 19 разбоев и 27 краж. В Дудинке только с 2 по 8 декабря было совершено 5 убийств17.
По данным Прокуратуры СССР, рост преступлений начиная со 2-го квартала 1953 года наблюдался «почти повсеместно», во 2-м и 3-м кварталах в стране резко возросло число убийств, разбойных нападений, краж и хулиганств, и в сентябре 1953 года «тенденции к их уменьшению всё ещё не наметилось»18. «Как установлено, — констатировал другой документ того же ведомства, — большое число особо опасных преступлений совершается лицами, освобождёнными из мест заключения по амнистии. Они вовлекают в свою преступную деятельность неустойчивые элементы, особенно из числа молодёжи»19.

1953 год дал всплеск криминальной активности по всем видам уголовных преступлений: в два раза по сравнению с 1952 годом выросло число разбойных нападений (с 12 526 до 23 103), случаев убийств было зарегистрировано в 1952 году — 6 330, в 1953-м —
7 794, краж, соответственно, 121 225 и 160 303.
(ГА РФ. Ф. Р-9415. Оп. 3. Д. 273. Л. 194–210.)

В связи с усложнением криминогенной ситуации Президиум ЦК КПСС 2 июля 1953 года одобрил проект Указа Президиума Верховного Совета СССР «О неприменении амнистии к лицам, осуждённым за разбой, к ворам-рецидивистам и злостным хулиганам». Лица, освобождённые на основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 27 марта 1953 года «Об амнистии», если они нигде не работали, отправлялись обратно в лагеря на срок, оставшийся к моменту освобождения по амнистии20.
Негативные последствия амнистии, как это ни покажется парадоксальным, имели и положительный эффект. Они показали, что ни властные структуры, ни правоохранительные органы не владеют ситуацией в достаточной мере, чтобы оперативно реагировать на неё, а тем более прогнозировать. Это заставило всерьёз заняться проблемой преступности. До этого момента в стране не существовало чёткой, единой системы учёта уголовных преступлений. Как признавался заместитель Генерального прокурора СССР Г. Н. Новиков, многие преступления вообще оставались незарегистрированными21. Не менее остро стоял вопрос о реформировании системы, в сферу ответственности которой входили вопросы борьбы с преступностью (милиция, прокуратура, судебные органы).

Изучить преступный социум

Наконец, чтобы решать проблему преступности, её необходимо было изучать — как это делалось в 1920-е годы. В 1953-м задача возрождения отечественной криминологии и девиантологии ещё не казалась актуальной, но она неизбежно встанет в будущем, когда исчерпают себя методы административного и политико-идеологического реагирования на ситуацию в стране. Криминальный след амнистии заставил обратить внимание на феномен профессиональной преступности, которая раньше не выделялась из общего контекста уголовного криминала. Понятие «профессиональная преступность» официально не употреблялось: в ведомственном лексиконе предпочитали подменять явление эксцессами: говорили об «уголовниках-рецидивистах», «ворах-рецидивистах»… Вместе с тем криминальная активность, спровоцированная массовой амнистией 1953 года, послужила стимулом для изучения профессиональной, организованной преступности.

Лаврентий Берия. 1941 год. Фото Г. Вайля Фото Станислава Красильникова / ТАСС

Первым опытом такого рода деятельности стало создание в 1955 году в составе МВД СССР Специального бюро, вскоре преобразованного в Научно-исследовательский отдел (упразднён в 1959 году). Назначенный в 1956 году министром внутренних дел Н.П. Дудоров поручил сотрудникам отдела возобновить исследования уголовной преступности, причём непосредственно в лагерях. Сотрудники должны были собирать документальную базу и социологический материал, в том числе беседуя с заключёнными. Эту задачу выполняли пришедшие в отдел молодые юристы А.М. Яковлев и Ю.Б. Утевский. В 1957 году Яковлев провёл большое исследование в Восточно-Уральском ИТЛ (Востураллаге), где в социологическую базу попали 800 заключённых-рецидивистов. Потом этот материал послужил основой для докторской диссертации, посвящённой проблемам рецидивной преступности22 — первой за прошедшие тридцать лет23.

Криминальный социум, который был объединён пространством лагеря, после выхода на свободу распадался. Часть освобождённых интегрировались в нормальную жизнь, другие продолжали жить по «воровским законам». Они принесли свою субкультуру, которая оказалась привлекательной, «заразительной» для части «нормального» общества, особенно молодёжи24.
Криминальная субкультура в советских условиях тотальных предписаний всегда привлекала к себе внимание своей «неправильностью». Как вспоминает музыкант Алексей Козлов, «образ “урки” вызывал не только страх, но и особое чувство уважения. В дворовой жизни среди мальчишек среднего возраста считался модным этакий симбиоз урки и приблатнённого матросика»25. Популярны были и блатные песни — своеобразный гибрид тюремного фольклора и городского романса. «После 1953 года, — делится своими наблюдениями А.Ю. Даниэль, — наступило время блатных песен. Медленно и постепенно они просачивались с Дальнего Востока и с Дальнего Севера, они вспыхивали в вокзальных буфетах узловых станций. Указ об амнистии напевал их сквозь зубы. Как пикеты наступающей армии, отдельные песни мотались вокруг небольших городов, их такт отстукивали дачные электрички, и, наконец, на плечах реабилитированной 58-й статьи они вошли в город. Их запела интеллигенция...»26 Однако адаптация блатных песен народом была только симптомом проникновения криминальной субкультуры в культуру повседневную.
27 августа 1953 года Совет министров СССР принял секретное постановление № 2283-930с «О мерах по усилению охраны общественного порядка и борьбы с уголовной преступностью». В документе отмечалось, что органы Министерства внутренних дел СССР «не принимают эффективных мер к охране общественного порядка и слабо ведут работу по борьбе с преступностью». В стране увеличивалось количество таких преступлений, как убийства, разбойные нападения, кражи и хулиганство. От 9 до 15 % (по разным союзным республикам и областям) амнистированных оставались нетрудоустроенными.

«Разобраться… в недельный срок»

Милицейская спецмашина. 1950-е годы. Муниципальное бюджетное учреждение культуры
Анжеро-Судженского городского округа «Городской краеведческий музей»

Совет министров СССР обязал министра внутренних дел С.Н. Круглова провести в жизнь комплекс мер, направленных на улучшение работы милиции по предупреждению и раскрытию преступлений, в первую очередь особо тяжких, усилить борьбу с «антиобщественными элементами» — в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 июля 1951 года. Советы министров союзных и автономных республик должны были к 10 сентября 1953 года обеспечить трудоустройство всех освобождённых по амнистии. Нетрудоустроенные инвалиды и престарелые граждане, не имеющие родственников, направлялись в дома престарелых и инвалидов.
Руководители предприятий и профсоюзные органы обязывались организовать обучение амнистированных и использование их по специальности. Руководители предприятий получили право выплачивать амнистированным, проходящим профессиональное обучение, стипендию в размере 400 руб. в течение 3 месяцев27.
В порядке надзора за исполнением постановления Совета министров СССР от 27 августа 1953 года Генеральный прокурор СССР 31 августа 1953 года издал приказ № 225с. В нём прокурорам республик, краёв, областей и районов предписывалось провести ряд мероприятий по борьбе с преступностью, в том числе:
« - в недельный срок разобраться с состоянием преступности, разработать и провести необходимые мероприятия, направленные на усиление борьбы с уголовной преступностью (…);
- в недельный срок проверить у следователей и в органах дознания все дела об убийствах, разбойных нападениях, кражах и хулиганстве и принять решительные меры к немедленному их окончанию. Обеспечить к 25 сентября с. г. окончание всех дел этой категории, возбуждённых до
1 сентября 1953 г.;
- в тот же срок выявить в органах прокуратуры и милиции нерассмотренные и неразрешённые сообщения и заявления о совершённых преступлениях, а также просмотреть все приостановленные и прекращённые дела об убийствах, разбойных нападениях, кражах и хулиганстве и принять меры к разоблачению преступников и организации их розыска;
- принять меры к повышению качества и сокращению сроков следствия и дознания по делам об убийствах, разбойных нападениях, кражах, хулиганстве, с тем чтобы в процессе расследования, при строжайшем соблюдении законности, было обеспечено полное разоблачение преступников и их преступных связей (…)»28.

Задача «разобраться с состоянием преступности» в недельный срок, поставленная Генеральным прокурором, была невыполнима изначально. Вскоре выяснилось, что и другие положения приказа, если и будут реализованы, то только отчасти: аппарат милиции и прокуратуры был просто не готов — в силу своей численности, квалификации, а также межведомственных конфликтов — к такому объёму работы29.

«Включить» бывших «исключённых»?

Всплеск криминальной активности был не единственной проблемой, связанной с амнистией. Другой, гораздо более важной, поскольку она затрагивала основную массу освобождённых, была проблема адаптационная, то есть возможности и условия возвращения к нормальной жизни, трудоустройство, жильё и готовность социума принять, «включить» бывших «исключённых». Трудности с поиском работы, когда человек оказывался не у дел и без прописки, безусловно, были фактором риска криминального рецидива.

В июне 1953 года, спустя два месяца после проведения амнистии, в разных городах и областях не было трудоустроено от 25 до 40 % амнистированных. По состоянию на 10 сентября 1953 года процент трудоустроенных был доведён до 88. Только в некоторых регионах этот показатель были ниже: в Грузинской ССР, Краснодарском крае он доходил до 60 %, в Латвийской, Молдавской ССР, Великолукской области — до 70 %30.

Возможности получения работы для амнистированных во многом определялись позицией местных органов власти и руководителей предприятий. В ряде мест, где не хватало людей, бывших «сидельцев» принимали охотно. Так, Томский обком КПСС выказал готовность принять 5 тыс. семей освобождённых по амнистии в колхозы и 1,1 тыс. семей — на предприятия местной промышленности31. Министерство сельского хозяйства и заготовок СССР поддержало ходатайство обкома и предложило предоставить переселяемым семьям ряд льгот, в том числе: бесплатный проезд, провоз имущества до 2 тонн на семью и провоз скота; выдача единовременного пособия по 800 руб. на главу семьи и по 300 руб. на каждого члена семьи; списание в местах выхода семей недоимок по сельскохозяйственному налогу и по обязательным поставкам сельхозпродукции, а в местах вселения — освобождение от уплаты налога и обязательных поставок (кроме молока) сроком на два года; выдача кредита на строительство жилья 10 тыс. руб. и 1,5 тыс. руб. на покупку коровы32.
Эти предложения находились в русле принятого 7 апреля 1953 года распоряжения Совета министров СССР. Этим решением ряду министерств было предоставлено право при заключении трудовых договоров с амнистированными для работы на предприятиях и стройках выплачивать единовременное безвозвратное пособие в размере 150 и
300 руб. при заключении договора на 1 год и в двойном размере при заключении договора на 2 года. Кроме того, разрешалось выдавать ссуды на индивидуальное жилищное строительство в размере 10 тыс. руб. и на хозяйственное обзаведение до 2–3 тыс. руб.33
Но, несмотря на принятые на самом высоком уровне решения и рекомендации по трудоустройству освобождённых по амнистии, местные органы власти не спешили их выполнять. Позицию чиновников определяло прежде всего устойчивое подозрительное отношение ко всем людям с лагерным и тюремным прошлым. Их сознание не могло смириться с мыслью, что «изгои» способны стать «правильными» гражданами: перекодировка «чужих» в «своих» давалась с трудом.
Ещё меньше к такого рода повороту оказалось готово общество, те самые «правильные» граждане. Безусловно, сказывалась привычка мыслить в сформированной в сталинские годы парадигме: человек, побывавшей на зоне, воспринимался как потенциальный уголовник. Криминальный разбой, устроенный частью амнистированных, работал на закрепление этого стереотипа.
Любопытно: в откликах людей на результаты амнистии, отражённые в многочисленных письмах, очень редко встречались сочувственные высказывания. В основном преобладали тревожные настроения. В потоке писем в органы власти большую долю составляли коллективные жалобы.
Колхозники из Ростовской области писали: «С момента прихода по амнистии бывших заключённых мы не знаем покоя в своей мирной жизни и труде. За период 30-летнего существования нашего колхоза не было ничего подобного, за последнее время нападают и грабят почтовых работников, колхозников, везущих продукты на рынок, грабят магазины и зверски убили сторожа-колхозницу, которая трудилась в колхозе более 25 лет… Грабёж и убийства производятся не отдельными личностями, а целыми группами в 8–10 человек, вооружённых огнестрельным оружием»34.
Колхозникам вторили рабочие монтажного управления № 5 треста «Нефтезаводмонтаж» Куйбышевской области: «Не считаясь с силами, работая по 10–16 часов, мы строим крупный нефтеперерабатывающий завод, но мы не имеем отдыха по Сталинской Конституции. Среди нас есть люди, которые весь век пытаются прожить паразитами. Вечером мы не имеем права выйти на улицу, пойти в кино или другие культурные учреждения, до того развит в нашем молодом городе Новокуйбышевске грабёж, насилия. Убийства, не говоря уже просто о хулиганстве. К амнистированным примкнула неорганизованная молодёжь. Отдельные дома нашего города внешне начинают походить на тюрьмы — в окнах появляются решётки. В чём дело? Почему мы не можем в нашей стране строящегося коммунизма свободно работать, отдыхать, учиться?»35

«Не вижу разницы между диверсантом и бандитом»

Нередко письма больше напоминали «страшилки» и основывались в основном на слухах. Вместе с тем проверки, проведённые МВД, показали, что «значительное количество фактов, сообщаемых в письмах трудящихся, соответствует действительности». Размышляя о причинах разгула криминала, граждане видели одну из главных в недостатках системы наказания преступников. И требовали «суровых мер». Во многих письмах присутствует стремление политизировать уголовные преступления, переквалифицировать их в политический терроризм. Не только грабежи и убийства, но и хулиганство объявлялось «политическим бандитизмом».

Фото Станислава Красильникова / ТАСС

В том же контексте высказывается мысль о влиянии зарубежной агентуры. «Наличие случаев убийств и хулиганства без видимых причин и без ограблений, производимых организованными шайками, заставляют думать о диверсионном характере этих убийств, то есть об участии врагов извне», — таково было мнение научных работников из Ленинграда36. С ними был вполне солидарен инженер из Красноярска: «Я не вижу разницы между диверсантом, который взорвал театр или сжёг библиотеку, и бандитом, грабителем, который, убивая и грабя честных тружеников… Мне не понятно, почему мы не называем таких людей врагами народа и почему мы не судим их и не расправляемся с ними, как с врагами народа?»37

Преподаватель Новосибирского института инженеров железнодорожного транспорта полагал, что цель действий зарубежной агентуры по активизации криминала — создание чувства недовольства среди населения и подрыв обороноспособности государства. Поэтому, считал автор письма, самое время выполнить указание Ленина, который говорил, что «нет разницы для Советской власти между хулиганами, бандитами и капиталистами»38.
Высказывания о влиянии зарубежной агентуры, маркирование уголовных преступников как врагов народа — недвусмысленная апелляция к риторике и практикам 1930-х годов. Именно тогда происходила политизация уголовной преступности, которая стала рассматриваться в контексте классовой борьбы, а руководитель НКВД Генрих Ягода в 1935 году настаивал, что хулиган, бандит, грабитель — это «настоящий контрреволюционер»39.
Логика классовой борьбы требовала соответствующего наказания виновных — граждане будут требовать для уголовных преступников ужесточения наказания, вплоть до смертной казни40. Высказывались в письмах и менее людоедские, хотя и экзотические суждения. Например, высылать преступников «на острова», где бы они жили в полной изоляции…
Похоже, граждане пока не готовы были принять идею либерализации и гуманизации уголовного законодательства, как и идею реинтеграции людей, отбывших наказание. Между тем высказывавшиеся за «суровые» законы против преступности были той самой «общественностью», которую скоро призовут бороться с преступностью, но совершенно другими методами. Эти методы начнут обсуждаться среди экспертов в русле разработки нового уголовного законодательства и реформирования системы социального контроля в целом. В процессе дискуссий обнаружится, что общество оказалось гораздо более консервативным, чем экспертное сообщество и руководство страны.

Вестник "Воронцово поле"



1 Записка Л.П. Берия в Президиум ЦК КПСС о проведении амнистии. 26 марта 1953 г. // Лаврентий Берия. 1953 г. Стенограмма июльского пленума ЦК КПСС и другие документы. Под ред. акад. А.Н. Яковлева; сост. В. Наумов, Ю. Сигачев. М.: МФД, 1999. С. 19.

2Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об усилении охраны личной собственности граждан» был принят 4 июня 1947 г. Согласно этому указу кража личного имущества каралась заключением в исправительно-трудовом лагере на срок от 5 до 6 лет; кража, совершенная повторно или воровской шайкой, – от 6 до 10 лет; разбой – от 10 до 15 лет с конфискацией имущества; разбой, соединенный с насилием, опасным для жизни и здоровья потерпевшего, с угрозой смерти или тяжкими телесными повреждениями – от 15 до 20 лет с конфискацией имущества. Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об уголовной ответственности за хищения государственного и общественного имущества» был принят
4 июня 1947 г. Согласно этому указу кража, присвоение, растрата или полное хищение государственного имущества карались заключением в исправительно-трудовом лагере от 7 до 10 лет с конфискацией имущества и без конфискации; хищение государственного имущества, совершаемое повторно или организованной группой, а также в крупных размерах – от 10 до 25 лет с конфискацией имущества; кража, присвоение, растрата или иное хищение колхозного, кооперативного или иного общественного имущества – от 5 до 8 лет с конфискацией или без конфискации имущества.

3 Записка Л.П. Берия в Президиум ЦК КПСС о проведении амнистии.
С. 19-21.

4 Там же. С. 20.

5 Там же. С. 21.

6 Записка К.П. Горшенина, С.Н. Круглова и Г.Н. Сафонова Л.П. Берия.
18 марта 1953 г. // ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 32. Д. 2231. Л. 69 - 70.

7 Там же. Л. 70.

8 Там же. Л. 70-73.

9 Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об амнистии» // Правда. 1953 г. 28 марта.

10 Там же.

11 Там же.

12 ГАРФ. Ф. Р-7523. Оп. 58. Д. 130. Л. 24.

13 ГАРФ. Ф. 7523. Оп.58. Д. 129. Л. 107.

14 РГАНИ. Ф. 5. Оп. 15. Д. 402. Л. 89.

15 ГАРФ. Ф. 7523. Оп. 85с. Д. 250. Л. 44.

16 ГАРФ. Ф. Р-9415. Оп. 3. Д. 254. Л. 125.

17 См.: На «краю» советского общества. Социальные маргиналы как объект государственной политики. 1945 – 1960-е гг. Документы.
Зубкова Е.Ю., Жукова Т.Ю. (сост.). М.: РОССПЭН, 2010. С. 150.

18 Там же. С. 144-145.

19 Там же. С. 148.

20 Реабилитация: как это было. Документы Президиума ЦК КПСС и другие материалы. В 3 томах. Т. 1. Март 1953 - февраль 1956. М., 2000. С. 382.

21 Справка Прокуратуры СССР о результатах работы милиции по борьбе с преступностью. 3 декабря 1953 г. // На «краю» советского общества. С. 149.

22 Яковлев А.М. Борьба с рецидивной преступностью. М., 1964.

23 Elie M. Banditen und Juristen im Tauwetter GULAG-Reform. С. 497–499.

24 См.: Добсон М. Холодное лето Хрущёва. Вовращенцы из ГУЛАГа, преступность и трудная судьба реформ после Сталина. М., 2014. С. 123–149.

25 Козлов А. «Козёл на саксе» - и так всю жизнь... М., 1998. С. 56.

26 Даниэль Ю. Говорит Москва. М., 1991. С. 100.

27 ГАРФ. Ф. Р-9401. Оп. 12. Д. 231. Т. 2. Л. 104-105.

28 ГА РФ. Ф. Р-8131. Оп. 32. Д. 2386. Л. 1-7.

29Справка Генеральной прокуратуры СССР о результатах работы милиции по борьбе с преступностью. 3 декабря 1953 г. // На «краю» советского общества. С. 150.

30 РГАНИ. Ф. 5. Оп. 15. Д. 402. Л. 46-47; ГА РФ. Ф. Р-9415. Оп. 3. Д. 233. Л. 225.

31 Записка министра сельского хозяйства и заготовок СССР А. И. Козлова Г. М. Маленкову. 22 апреля 1953 г. // ГАРФ. Ф. Р-5446. Оп. 87. Д. 1511. Л. 67-68.

32 Справка Управления делами Совета министров СССР о ходатайстве Томского обкома КПСС. Апрель 1953 г. – ГАРФ. Ф. Р-5446. Оп. 87. Д. 1511.Л. 69.

33 Там же.

34 Докладная записка заместителя заведующего Секретариатом Совета Министров СССР Б. В. Зуева Председателю Совета министров СССР
Г.М. Маленкову о письмах граждан о росте преступности в связи с амнистией. Не позднее 4 марта 1954 г. // На «краю» советского общества.
С. 157.

35 Там же. С. 157-158.

36 Там же. С. 162.

37 Там же. С. 163.

38 Там же. С. 163.

39 Ширер Д. Сталинский военный социализм. Репрессии и общественный порядок в Советском Союзе, 1924–1953 гг. М., 2014.
С. 34–40.

40 Докладная записка заместителя заведующего Секретариатом Совета Министров СССР Б.В. Зуева Председателю Совета министров СССР
Г.М. Маленкову о письмах граждан о росте преступности в связи с амнистией. Не позднее 4 марта 1954 г. // На «краю» советского общества.
С. 163–164.


Читайте также